Ирина Шевченко - Алмазное сердце

Послышались шаги и непонятная отрывистая речь. Должно быть, на каком‑то иностранном языке, так как я не разобрала ни слова, хоть вначале мне и показалось, что кто‑то зовёт мать. Заскрипел засов, дверь отворилась.

— Чего вам? — неприветливо поинтересовалась возникшая на пороге женщина.

— Мы бы хотели видеть дэйну Хильду, — сказала я, отпрянув назад — от этой особы невыносимо разило табаком.

— Я похожа на дэйну? — хозяйка продемонстрировала в кривой улыбке жёлтые зубы.

Нет, на уважаемую дэйну она совсем не походила: всклокоченные седые волосы, смуглое морщинистое лицо, пёстрая одежда, обшитая лентами, бусами и блестящими монетами, а в руке — дымящая трубка. Но нужно же было к ней как‑то обращаться?

— Входите, коль не передумали, — дверь перед нами распахнулась шире.

Милисента подтолкнула меня в спину.

Внутри оказалось не так уж страшно. Из тёмной прихожей мы проследовали в просторную комнату с круглым столом в центре. На стенах висели связки сушёных трав, костяные бусы, звериные лапы и прочая шарлатанская атрибутика. А запах табачного дыма мешался тут с ароматом благовоний.

— Зачем пожаловали к старухе Хильде? Погадать?

Эта женщина слыла лучшей прорицательницей в Райнэ.

— Не просто погадать. Хотелось бы посмотреть.

— На суженого? — осклабилась гадалка.

— На суженого, — согласилась я и добавила, вспомнив, как любила говорить моя бабушка: — На ряженого.

— Не советую, — покачала головой Хильда.

— Что не советуете?

— На суженого ряженым глядеть не советую. Лучше уж выбрать момент да в купальне где‑нибудь подсмотреть. Или когда он ко сну готовится. Заодно и оценишь… хм… перспективы семейной жизни.

Кровь прилила к щекам, и я отчаянно замотала головой.

— Тю! — старуха сплюнула прямо на пол. — Голого мужика никогда не видала?

— Видела, — покраснела ещё сильней я.

Видела, и даже дважды. Первый раз в анатомическом атласе. Цветном, между прочим! А во второй раз на практикуме: мы препарировали мужской труп. Правда, причинное место у него было закрыто салфеткой. Но потом доктор Арвьер нечаянно задел её, и… В общем, совершенно ничего интересного.

— Ясно, — ухмыльнулась гадалка. — Линии судеб просчитаем, или как?

— Не надо линии. Я имя знаю.

— Имя? — она недовольно поморщилась. — А может, вещицу какую от него имеешь?

— Нет. Только имя.

— Ладно. Хоть имя давай.

— Эрик Фицджеральд Леймс, — раздельно произнесла я. — Из Гросерби.

Титул уточнять не стала. Старуха и так подозрительно сощурилась, заслышав, как зовут моего «суженого».

— Погоди, — махнула она. — Рано пока.

Гадалка достала из шкафа большое серебряное блюдо и водрузила его в центр стола. Из кувшина налила в него воду, сыпанула щепотку белого порошка из пузатой склянки. Над водой поплыл густой молочный туман.

— Теперь говори.

— Эрик Фицджеральд Леймс, — отчего‑то стуча зубами, пробормотала я. — Из Грос… Гросерби…

Марево над блюдом рассеялось, по воде прошла рябь.

— Смотри.

Серое пятно. Розовое пятно. Зеленое пятно. Большое овальное пятно, которое ещё раз пять сменило цвет, прежде чем начало приобретать человеческие черты. Тёмные глаза. Тёмные волосы. Прямой нос. Густые брови. Гладковыбритый подбородок с ямочкой…

— Красавец, — хмыкнула гадалка.

За что же вы так со мной, папенька?

Мужчина был хорош. Для Хильды. И по возрасту ей подходил — на вид ему было не меньше шестидесяти.

— Может, вы ошиблись? — я с мольбой взглянула на гадалку.

— Если ты с именем не напутала, то и я не ошиблась, — сказала она спокойно. — Но ежели сомневаешься, не плати. Убедишься, тогда долг пришлёшь.

Мне не хотелось верить, что это моя судьба глядит на меня со дна серебряного блюда, но и оставаться должницей старой ведьмы я не желала. Бросила на стол пару монет, схватила за руку подругу и кинулась прочь из этого дома.

К сожалению, Хильда не ошиблась. Подтверждение отыскалось в учебной библиотеке, в подшивке «Парламентского вестника» за прошлый год. Дэй Эрик Леймс оказался человеком известным, и когда Милисенте пришло в голову поискать информацию о нём в королевских реестрах, архивариус, едва заслышав имя, подсунул нам эту стопку газет.

С недавних пор в новостных листках появились рисунки: сначала портреты правящей четы, потом пейзажи, а теперь даже в светских хрониках мелькали то наряды дэйны А, то причёски дэйны В. Но особой популярностью пользовались «живые» зарисовки с судебных слушаний или заседаний Совета.

— Смотри, внизу страницы.

Милисента дёрнула меня за рукав, но я уже сама нашла нужную иллюстрацию: ар–дэй Леймс читает доклад. Художник постарался на славу: лицо, прорисованное до мелочей, отражало ум и сдержанность, а весь облик докладчика излучал спокойную уверенность в себе: гордая осанка, высоко поднятый подбородок… Но это всё равно был он — мерзкий старикан!

На глаза набежали слезы, и попытки прочесть саму речь успехом не увенчались, буквы плясали и расплывались. Что‑то о земельном налоге и правах арендаторов. Какая мне, впрочем, разница?

С трудом переставляя ноги, поддерживаемая подругой, я добралась до комнаты, и тут уже разрыдалась.

— Ещё не всё потеряно, — Милисента погладила меня по плечу. — Поговори с отцом…

— Нет! — я села и вытерла слезы. Короткой истерики хватило для принятия решения. — Я не стану с ним говорить. Ты что, не понимаешь, что всё уже решено? Я не оправдала ожиданий семьи, шесть лет обучения прошли впустую. И граф Эрик — моя кара. Но отец ошибается, если думает, что я приму это наказание безропотно!

— Что ты задумала, Лисси?

— Я… Я уйду в Орден Милосердия! Они никому не отказывают. А чтобы работать в лечебнице для бедных, магическая степень не нужна.

— Уйдёшь к сёстрам? — не поверила подруга. — Дашь обет безбрачия и откажешься от светской жизни?

— Всё лучше, чем выйти замуж за человека в три раза старше меня.

— Вот как? — Милисанта в задумчивости присела рядом.

— Да, так, — сказала я твёрдо. — Раз уж я и без того позор семьи, хуже не будет.

— Хорошо, — кивнула подруга. — Но давай не будем торопиться с позором? В монастырь всегда успеешь, а пока можно попробовать прожить полгода так, как это подобает знатной выпускнице нашего заведения. Тебе ведь полгода осталось до двадцатилетия?

— Полгода и пять дней.

— Неважно. При желании можно и год продержаться. И потратить его на то, чтобы доказать отцу, что ты вправе сама принимать решения.

Я непонимающе заморгала.

— Помнишь, я говорила, что просила дядю Альберта взять меня судовым лекарем на «Стальную чайку»? Ты ещё не верила, что он согласится — мол, женщина на корабле, и прочие суеверия… Помнишь?

— Конечно, помню.