Ирина Шевченко - Алмазное сердце

— Тёмным волосам?!!

— Ох, Лисси, это средство для тех, у кого и так тёмные волосы. Оно придаёт им рыжеватый оттенок, это красиво.

— У–у–у, — взвыла я словно какой‑то метаморф. — Кто пишет об этом в конце рецепта? Да ещё и на обороте? Это нужно было писать в самом начале! И большими буквами! Огненная ночь. Только для тех, у кого «ночь» своя собственная! А теперь что? У меня никакой ночи не было! У меня теперь один огонь на голове!

— Не расстраивайся. Рыженькой тебе тоже хорошо.

— Рыженькой?! Я не рыженькая. Я — красная! Огненно–красная!

— Может, потускнеет, если промыть ещё раз? — предположила испуганная моими воплями подруга.

— А может, мы это закрасим?

— Нет. Тут написано, что не рекомендуется производить повторную окраску раньше, чем через месяц. Если, конечно, не хочешь, чтобы твои волосы стали зелёными.

После трёх намыливаний подряд нам удалось немного притушить пламя на моей голове. А настойка пустырника помогла успокоиться.

Ничего, и рыжие как‑то живут. А от особой приметы я избавилась.

Эван Граб был плешивым сморщенным старикашкой, с изъеденными щёлочью руками и лицом, являвшим собой хронику неудачных алхимических экспериментов: шрамы, ожоги, сгоревшие брови и ресницы и чудом уцелевшие глаза, временами сходящиеся к переносице и надолго застывавшие в таком положении. Посетителям обычно хватало одного взгляда на него, чтобы одуматься и заранее отказаться от услуг этого мага–неудачника. Но я знал Эвана не первый год, и был о нём лучшего мнения. К тому же вряд ли кто‑то другой взялся бы мне помочь.

— Прекрасно! — воскликнул старик, взглянув на моё запястье. — Просто великолепно!

Предложение Лён–Леррона было весьма заманчиво в той части, которая касалась алмаза, а прочие условия не оставляли мне выбора, и я уже ответил баронету согласием. Но не мог не попробовать расторгнуть этот контракт.

— Сможешь это снять? — спросил я, воодушевлённый радостью мага.

— Конечно! Конечно же, нет! Это просто потрясающая, великолепнейшая работа! Чары настолько крепки, что тебя, мой мальчик, достанут даже из подземных чертогов Мун!

— Ясно. — Я опустил рукав. — И нет совсем никаких вариантов?

— Отчего же? — Эван радостно потёр руки. — Варианты есть всегда! Я приготовлю замораживающее снадобье, мы польём твою руку… и отрежем её! Вот и всё! Каков пассаж, лишь подумай: виртуозно наведённое заклинание — ничто перед простой лекарской пилой!

— Э–э… Эван. — Я осторожно спрятал руку за спину. — Других решений нет?

— Нет! А у этого есть несколько неоспоримых плюсов. Во–первых, я не возьму с тебя и медяка за операцию, а во–вторых, — старик заговорщически подмигнул, — дам тебе аж десять грассов за отрезанную конечность!

К счастью, я не настолько нуждался в деньгах, и ещё надеялся по–другому избежать тюремных застенков.

Ночь мы с Милисентой провели, кое‑как разместившись на одной постели, а утром подруга провела меня на стоянку дилижансов.

— Пиши мне на адрес судоходной компании дяди, — попросила она, обнимая меня на прощанье. — Только сделай пометку на конверте: «Стальная чайка», Милисенте Элмони.

— Милисенте Элмони от Милисенты Элмони? — улыбнулась я сквозь навернувшиеся слезы.

— А ты не пиши, от кого. Если придёт письмо из Лазоревой Бухты, я буду знать, что это от тебя.

— Хорошо. Только и ты мне пиши.

— Обязательно, — пообещала подруга. — И не волнуйся. У меня хорошее предчувствие, а моим предчувствиям можно верить, ты знаешь.

— Отправляемся! — зычный крик кучера оборвал наше прощание.

— Береги себя, Лисси, — всхлипнула Милисента. — Ты такая… такая несамостоятельная… Носовые платки забыла, я положила дюжину. А ещё — баночку твоего любимого орехового масла…

— Отправляемся, дэйни! Извольте внутрь.

В последний раз прижав подругу к груди, я заняла место в дилижансе, на крыше которого уже закрепили мой багаж — кофр, саквояж и шляпную коробку. Сумку с документами и готовыми лекарствами я взяла с собой. Устроившись на мягком сидении, помахала Милисенте в окошко.

— Первый раз в такую даль? — спросила сидевшая рядом со мной пожилая дама.

— Да.

— Не волнуйтесь, милочка, главное, чтобы попутчики попались хорошие, — женщина явно намекала, что с ней мне в этом плане несказанно повезло.

— Конечно, — рассеянно согласилась я.

— Я — дэйна Беатрисс, — представилась дружелюбная дама. — А как к вам обращаться, милочка?

— Ли… — экипаж резко тронулся, и я подпрыгнула на сидении, — …санна.

Ой! Нужно же было сказать, что Милисента!

— Сана? Хорошее имя. Кажется, на староветском это означает «солнечная». Вам очень подходит.

Если это о цвете волос, то мне скорее подошло бы имя, переводящееся как «огненная».

— А отчего вы не положили сумку с остальными вещами? Она такая большая, будет неудобно держать её на коленях всю дорогу.

— Там мои лекарства, — призналась я простодушно.

— Вы чем‑то болеете? — женщина опасливо отодвинулась от меня подальше.

— Нет–нет, — поспешила разуверить её я. — Напротив — я целительница.

— Ох, как замечательно! — дама снова придвинулась. — Целитель в пути может очень пригодиться нам всем.

«Нас всех» в дилижансе было трое: я, дэйна Беатрис и мужчина средних лет, дремавший, надвинув на глаза широкополую шляпу. И если кому‑то тут понадобится целитель, то это мне самой — от трескотни соседки уже начинала болеть голова.

— А я, как только вас увидела, Сана, поняла, что вы имеете отношение к магии! У нас на юге крестьяне заведомо считают всех рыжеволосых женщин ведьмами. Да и в старых книгах все ведьмы обыкновенно рыжеволосы…

Она ещё что‑то рассказывала, но я уже не слушала, задумавшись о том, как непредсказуема и изменчива наша жизнь. Ещё вчера была я княжной Лисанной Дманевской, а сегодня — Сана, ведьма рыжая, обыкновенная. И неизвестно, кем стану завтра.

Но главное, что не графиней Гросерби.

Дорога из Райнэ в Депри, где я должна была пересесть на транспорт до Лазоревой бухты, занимала три дня, и в начале путешествия я не считала это проблемой, ведь каждое лето я ездила домой, а добираться в Уин–Слитт было куда дольше — почти седмицу. Но скоро мне стало ясно, насколько путешествие в дилижансе отличается от поездки в собственном экипаже. Никаких остановок, кроме запланированных по расписанию. Обед — в дешёвом трактире при станции. Время на него ограничено, и пришлось заказывать то, что уже готово, а не то, чего хотелось бы. После обеда снова тронулись в путь. Бесконечная дорога. Ни прилечь, ни освежиться, ни сменить одежду. Показавшиеся поначалу удобными сидения превратились в пыточные устройства, а от несмолкаемой трескотни дэйны Беатрис у меня, как и ожидалось, началась мигрень. Потом был ужин в таком же убогом заведении и ночь, в течение которой мы всё так же ехали, и к скрипу рессор и окрикам кучера добавился новый звук — храп моей соседки.