Виктор Потиевский - Мертвое ущелье

Хромой теперь был уже крупным и сильным волком. Легко, с первого раза убивал северного оленя, невысокое животное, которое можно было выследить здесь. Он резал жертву, нанося в горло глубокие и рваные, словно ножевые, раны. В те дни или ночи, когда они — человек и волк,— усталые и сытые после удачной охоты, отдыхали, Хромой мог, не шевелясь целый день, лежать на животе, положив голову на лапы, смотреть недвижимым взглядом на стену, на Игната, на выход из пещеры или на огонь. Но на огонь — только издалека. К огню он близко не подходил никогда. Игнат не мог понять: смотрит ли Хромой, видит ли его. Или просто спит с открытыми глазами? Зверь всегда был рядом, не отходил от Игната ни на шаг, видимо, считал его вожаком их небольшой стаи.

Игнат пошевелил палкой костер, и зверь мгновенно встрепенулся, поднял голову. Потом встал, медленно покружился на месте, царапая передней лапой каменный пол, и снова улегся, свернувшись у стены.

Широкоплечий и мускулистый от постоянной физической работы, без которой немыслима жизнь в лесу, Игнат сидел в накинутой на плечи оленьей шкуре и пристально смотрел на синие огоньки пламени, пляшущие в красной груде углей. Длинные каштановые волосы свисали до плеч, обрамляя смуглое, обветренное лицо, над верхней губой которого едва пробивался пушок.

Игнат смотрел на угли. Спать не хотелось. Он взял ошкуренный можжевеловый ствол и стал гнуть новый лук. Привязал и туго натянул тетиву, скрученную из высушенных жил оленя. Она была прочной и звонкой. Примерил стрелу, приложил и натянул. Лук понравился ему.

Наконечники у стрел были каменными. Он заготавливал их летом, откалывая плоские, длинные и острые пластины от кремня, который нелегко было найти, да и расколоть тоже.

Прежде, когда кончились патроны и Игнат впервые сделал для охоты лук, он еще изготовил несколько железных наконечников. Неделями обтачивал о камни он те кусочки, что нашел в своем рюкзаке: обломки клинка, может быть, сабли, пряжки для ремня, еще какие-то железки.

Но иногда раненый олень уносил стрелу с драгоценным наконечником. Оба охотника его преследовали, особенно старался Хромой, он был настойчив и неутомим, но нередко жертва ускользала вместе со стрелой... Так пришлось искать камни.

Из кремней Игнат добывал огонь. Он использовал для этого те камни, которые оставались после изготовления наконечников к стрелам. Высекая искры, он бил по кремню стальной пластиной, которую сберег. Сначала от искр начинала тлеть разлохмаченная веревка, она тоже оказалась в рюкзаке, потом он раздувал пламя, пока не вспыхивал пучок сухой травы, заготовленной им в достаточном количестве. Но все это он делал не часто, стараясь сохранять огонь постоянно. Прятал он уголья в углубление в полу пещеры, и они долго там тлели. Так что в любой момент можно было взять такой уголек и развести костер.

Теперь тепло сохранялось в пещере намного лучше, чем в первую зиму. Та зима была особенно суровой, по ночам Игнат сильно мерз, несмотря на костер. И потому летом он позаботился о следующей зимовке. Он наточил о камни свой топор до плотницкой остроты, за несколько дней соорудил из бревен стену с дверью, плотно закрыл вход в пещеру, укрепив бревна в уступах камня и на распорках. Дверь, отворявшаяся внутрь и прикрученная одной стороной к бревну проема прочными прутьями, запиралась теперь на широкий и толстый засов. Стена не имела отверстий, кроме одного — вверху для дымохода.

В пещере было тепло, а за дверью уныло завывал ветер, насквозь пропитанный осенней затхлой сыростью, промозглой и знобящей. Хромой спал, и Игната тоже, наконец, сморил сон.

Шел сентябрь 1943 года. Бушевала война. А в лесу, в самой глуши архангельской тайги, неподалеку от безлюдного Беломорского побережья, жил юноша, человек, выброшенный этой войной, как песчинка на пустынную отмель.

Штурмфюрер СС Хельмут Крюгер с самого начала войны служил в войсковой разведке. Его назначали начальником зондеркоманды — специальной группы — и забрасывали в тыл противника. Он воевал в Польше, во Франции, а еще прежде, до начала этой войны, возглавлял такую же разведгруппу в горах Испании.

Командование гитлеровской флотской группировки, воевавшей в районе Баренцева и Белого морей, остановилось на кандидатуре Крюгера. Группа, засылаемая в русский тыл, должна быть малочисленной, всего три человека,— такую группу труднее обнаружить. А задание, которое поручалось этой малой разведгруппе, было весьма ответственным. Потому и выбрали командиром операции опытного, особо подготовленного эсэсовского офицера.

Нужно было установить на берегу Белого моря радиопост. Всего на несколько дней. Километров на сто севернее Архангельска, между Двинским и Мезенским заливами, или губами. На русских картах некоторые заливы называются губой. Крюгер это хорошо знал. Он немало поработал и с русскими картами.

После высадки на берег, углубившись в тыл противника примерно на полкилометра, надо было выбрать лесистый холм, высотку, соорудить там надежное укрытие, установить двустороннюю радиосвязь с кораблями и в нужное время дать радиопеленг для десанта. Правда, «тыл противника» слишком громкие слова для такой местности. Там, где все пустынно, даже линия фронта условная — по береговой линии. Но все равно надо быть настороже, потому что это она — та самая земля, которую всемогущий рейх никак не может завоевать...

Задание не казалось Крюгеру особенно сложным, но его очень тревожил этот хмурый русский берег. Крюгера и прежде забрасывали в тыл к русским, но это было в самом начале войны, а тогда все казалось намного проще...

Он уже видел этот берег. В солнечную погоду днем ему показали место высадки. Подводная лодка подвсплыла, и он несколько минут смотрел в перископ. Крутой, покрытый не очень густым, но бескрайним лесом, берег мрачно глядел на завоевателей черными и серыми изломами скал. С двухкилометрового расстояния Крюгер ясно различил очертания кряжистых сосен и елей, прочно укоренившихся на неприступном гранитном бастионе берега. Всего только несколько минут всматривался он в эти скалы, но запомнил. С одной стороны, к этому обязывала профессиональная подготовка, а с другой... Берег испугал его. Он даже сам себе не хотел в этом признаваться. Он, уже третий год воюющий в России, будто ощутил сейчас, что суровая внешняя неприступность берега как раз и передает внутреннюю сущность этой страны и ее народа. Он вдруг понял, нет, точнее сказать — почувствовал, пожалуй, чутьем разведчика, что эти скалы для того и стоят здесь, чтобы раздавить его вместе с его зондеркомандой.

Человек решительных действий, Крюгер презирал слюнтяев и колеблющихся. Он отогнал мрачные мысли и стал готовиться к операции. Его торопили. На все было отпущено три дня.