Виктор Потиевский - Мертвое ущелье

Звери провожали его глазами. Он видел, чувствовал это. Он как бы всем своим существом ощущал сейчас эти сложные отношения между ним и стаей, он воспринимал волков как людей, так же, как они, принимая его как волка, видели все-таки, понимали, что он __ человек. Одновременно — и волк, и человек. Не опасались его, но и считались с ним много больше, чем с простым волком-одиночкой, прекрасно понимая силу волка-человека.

Они знали, что самолет принадлежит людям, понимали, что этот огромный предмет, громоздящийся в сугробе, имеет отношение к нему, к человеку-волку, может быть, нужен ему. Потому вожак и позвал его сюда, возможно, чтобы этим самым вызвать его расположение.

Игнат прошел к самолету. Машина брюхом утопала в снегу, едва возвышаясь крыльями над сугробом, слегка наклонившись на один бок. Еще издали он увидел фигуру летчика, голова которого была безжизненно наклонена вперед и набок.

Это был небольшой самолет, на хвосте и фюзеляже отчетливо виднелись красные звезды. Углов не особенно разбирался в авиации, но и ему было понятно, что это не пикирующий бомбардировщик и даже не истребитель.

Несмотря на свою немалую силу, и пользуясь ножом, Игнат долго не мог отодвинуть фонарь кабины, который заклинило, видимо, при падении. Но когда это удалось, он даже замер на миг от удивления: в кабине в форме летчика сидела девушка... В светлых утренних сумерках он отчетливо видел ее красивое мертвенно-бледное лицо. В первое мгновение решил, что летчица мертва, но почти сразу же уловил чутким ухом, что она дышит.

Тишина была глухой и глубокой. Волки стояли на прежнем месте не шелохнувшись и внимательно смотрели на Игната.

В кабине не пахло кровью, и летчица как будто не была ранена, но она оставалась без сознания, пожалуй, уже давно, может быть, с момента посадки самолета, его мягкого падения в снег.

Судя по всему, немцы обстреляли самолет где-то возле Верховска, он был поврежден, и летчица посадила его в лес, лишь бы не к немцам. И, пожалуй, чистая случайность, что машина не разбилась о деревья и спланировала в глубокий снег на небольшой лесной поляне в районе Серой пади.

Бронетранспортер развернулся на дороге и стал напротив дома, метрах в двадцати от забора.

Дед Елисей, еще издали увидев подъезжающую машину, сразу понял, что немцы приехали за ним. Ясно, что из Верховска, в деревне не было бронетранспортеров.

Он в это время чистил снег во дворе, Руслан, стоя с санями, дремал возле калитки. Было послеобеденное время, слегка кружил мелкий снежок, и стояла спокойная тишина, даже не лаяли собаки.

Дед мгновенно снял снег лопатой с тайника возле забора, сковырнул подмерзший слой песка, взял гранаты, развернул тряпки, в которые была завернута каждая, уложил их рядом на снег и присел за забором. Узкие щели между широкими досками позволяли ему наблюдать за происходящим. Его же немцы с улицы увидеть не могли.

Когда Шнабель и солдаты спрыгнули на снег, дед уже приготовился дорого отдать жизнь. Идти под арест в гестапо он не собирался.

Немцы не сторожились. Они приехали брать одного-единственного старика по подозрению в связях с партизанами, брать средь бела дня в большой деревне. Чего им было опасаться? Даже шофер выпрыгнул на снег поразмяться. В этот момент и рванула первая граната.

Дед бросил все четыре подряд, по одной, настолько быстро, насколько смог. Получилось с интервалом в несколько секунд. Две гранаты разорвались возле машины со стороны деда, одна перелетела и рванула по другую сторону бронетранспортера, а четвертая закатилась под днище машины и грохнула, добив трех солдат, успевших залечь между колесами. Так что все случилось удачно для деда, с попаданием ему, можно сказать, очень повезло. Однако все это произошло слишком уж близко от дома и саней, а «лимонка» — серьезная граната...

Руслан лежал на боку, перекосив оглобли, и хрипел. Губы его пузырились кровью. Да и сам дед оказался ранен в левое плечо. Осколок пробил доску забора, разорвал и без того рваный дедовский полушубок и застрял в верхушке плеча, залив кровью всю грудь.

Он выпрямился, шатаясь, подошел к саням, извлек из-под сена карабин и пристрелил несчастного мерина. С карабином в руках дед Елисей оглядывал результат своей работы. Офицер и несколько солдат — пять или шесть — лежали на снегу по обе стороны бронированной машины. Вот-вот могли появиться полицаи. Однако дед знал, что они обычно не торопятся туда, где стреляют.

Он повернулся к избе, чтобы в последний раз взглянуть на дом, который наверняка сегодня же сожгут. Да и Маньку надо бы отвести к соседке или хотя бы выпустить... И в этот момент глухо хлопнул пистолетный выстрел.

Шнабель убил деда выстрелом в спину. Немец умирал с осколками в животе, уткнувшись лицом в снег, но, пересилив боль, приподнял голову и увидел спину деда возле саней. Злоба оказалась сильнее боли. С трудом подняв тяжелый «парабеллум», который успел вытащить из кобуры сразу после первого взрыва, но так еще и не выстрелил из него, сжав зубы, немец прицелился и нажал спуск. Пуля пробила левую лопатку деда Елисея и вошла в его усталое и исстрадавшееся сердце...

Уже третий день летчица лежала в медпункте, и только сегодня сознание вернулось к ней.

Врач установил сотрясение мозга, которое случилось от удара головой во время посадки. Возле ее постели все время дежурила Оля Ольшина, и она первая заметила, когда летчица открыла глаза.

— Где я?

— В партизанском отряде.

— Сколько времени я здесь?

— Третий день.

Она помолчала, глядя на девочку-санитарку, обвела взглядом землянку медпункта.

— Как тебя зовут?

— Оля.

— А меня Наташа.

— Я знаю, Наталья Сергеевна.

Летчица слабо улыбнулась. Да и голос у нее был очень тихий, усталый, она говорила с трудом.

— Командир отряда все время справляется о вас. Он и сказал, как вас зовут, планшет ваш нашли и документы,— пояснила Оля.

Летчица закрыла глаза и молчала довольно долго. Потом снова почти шепотом произнесла:

— Голова очень болит и тошнит тоже...

— Это пройдет, не волнуйтесь, вы просто ушиблись. — Я не волнуюсь. А где машина и как меня нашли? Оля на миг замешкалась и стала объяснять:

— Нашел вас один разведчик, который возвращался с задания, он заметил в лесу самолет и принес вас в отряд.

— Как принес? Сам? А далеко?

— Сам. Я слышала, что километра три...

— На руках?

— На руках...

— Вот это кавалер,— улыбнулась летчица.

Оля промолчала, вдруг внезапно для нее самой горячая волна захлестнула ее лицо, она густо покраснела и, буркнув: «Извините!», выбежала из землянки...

С появлением девушки-летчицы Наташи Игнат почувствовал какую-то тревогу. Сначала за ее жизнь, потом за ее присутствие в отряде, которое будет недолгим, потому что она летчица. Он не мог объяснить себе это волнение, но чувствовал перемену, которая произошла в нем, в его душе. Это началось еще там, у самолета...