Николай Шпанов - Война «невидимок». Последняя схватка

Витема отер вспотевший лоб.

— Не будь я уверен в том, что вы одурачены, я заподозрил бы вас в двойной игре! — грубо выкрикнул Фюрстенберг. — И если бы за вас не заступились ваши прежние начальники, я попросту уничтожил бы вас, Вольф. Теперь вы понимаете, что конфискация вашего капитала — первая мера?

— Но это — плод всей жизни…

— Зачем он вам, если и сама ваша жизнь под вопросом? — Фюрстенберг издевательски усмехнулся. — Вы должны реабилитировать себя. Вы отправитесь в Эйре. Свяжетесь там с нашим послом. Вас переправят в Англию. Там готовят отправку в Норвегию большой партии оружия, предназначенного партизанам. Экспедиция должна собрать около себя наиболее активные силы норвежской эмиграции. К ней привлечен русский, Найденов. «Пастор» Зуденшельд отправится в Норвегию для приемки оружия. Его вы уберете немедля. За ним — очередь Найденова. На этот раз Найденов должен быть взят. Если вы его упустите… — Фюрстенберг сделал выразительный жест, от которого Витеме стало не по себе. — Теперь вторая задача: уничтожить Житкова.

Губы Витемы двигались так, словно их сводило холодом:

— Недалек день, когда вы сами пожелаете снять арест с моего счета.

— Если вы вернетесь с победой, сумма счета будет удвоена. Если нет… То, что я нашел время для этого разговора, должно убедить вас: мне не до шуток.

— Польщен вашим вниманием… — пробормотал Витема, и ему показалось, что это прозвучало насмешливо.

Он вышел из кабинета сгорбившись. Но, покидая квартиру дантиста, снова зашагал с обычной выправкой. Шел легко, уверенно. Лицо его было непроницаемо. Глаза скользнули по физиономии звероподобного слуги. «Вот такой, как этот, всадит мне пулю в затылок», — подумал он и с невольной поспешностью захлопнул за собою дверь.

Как всегда после обеда, который в пансионе миссис Дьюди подавали ровно в восемь, пастор перешел к столику с газетами и углубился в вечерние издания. Дождавшись, когда Найденов покончил с сыром, Зуденшельд отбросил газету и дружески положил руку на колено летчика.

— Итак, мой друг, — сказал он, — сегодня последний вечер, что мы проводим вместе.

— Уже уезжаете?

— Нет еще, но осторожность требует, чтобы мы не встречались с того момента, как вы приступите к подготовке экспедиции. Мы должны отплыть от берегов Англии в разное время, из разных пунктов, в различных направлениях. Чтобы никому и в голову не пришли, что мы идем в одно место.

— Но ведь нужно сговориться о месте встречи, об условных сигналах.

— Люди, которые будут руководить вашей отправкой, дадут точнейшие инструкции. Я верю: мы свидимся на берегах моей родины. — Зуденшельд взял руку Найденова и тихо засмеялся. — Пастор Сольнес!

— Как бы нам не запутаться, кто из нас настоящий!

Зуденшельд подошел к столу и выбрал бутылку вина. Внимательно прочел этикетку, посмотрел вино на свет. Темно-красный, почти коричневый блик упал ему на лицо.

— Англичане, кажется, предпочитают портвейн, а по мне, если уж нарушать обет трезвости, то только ради этого благороднейшего из вин! — Пастор высоко поднял рюмку и стал медленно наполнять ее густой маслянистой жидкостью. — Честное слово, боги на Олимпе наверняка пили именно малагу! — Он понюхал вино и с наслаждением пригубил. — Ну что же, Найденов, за счастливое плавание?!

— И за счастье плавающих!

— Да благословит Всевышний ваш корабль! — Зуденшельд медленно осушил рюмку. — И вас, мой дорогой друг!

— Автомобиль ждет вас, сэр, — раздался в дверях голос горничной.

Пастор поставил рюмку. Они пожали друг другу руки. Через несколько минут с маленьким глобтроттером в руке Зуденшельд сел в такси. Горничная, затворявшая за ним дверцу автомобиля, внимательно прислушивалась к тому, какой адрес назовет Зуденшельд шоферу. Но он только коротко бросил:

— Прямо!

Такси исчезло в темном провале улицы.

Отъехав на некоторое расстояние от пансиона, пастор приказал:

— Вокзал Ватерлоо.

У вокзала он отпустил такси и смешался с толпой у затемненного подъезда. Однако он не направился ни к кассам, ни на перрон, а пошел прямо в уборную. Через несколько минут из кабины, где заперся пастор в темном пальто и черной шляпе, вышел человек в светлом макинтоше и мягком дорожном кепи. В полумраке освещенного синими лампочками помещения сторож не обратил внимания на это превращение.

Вскоре другой таксомотор вез Зуденшельда к вокзалу Юстон, где пастор взял билет до Ярмута, куда и приехал на рассвете.

Приморский городок встретил его дождем и слякотью, ничуть не уступающими лондонским. Но это мало смущало пастора. Уверенность, с которой он пустился в путь по узким улочкам города, говорила о том, что место ему знакомо. Городок только просыпался. Прохожих было мало. Пастор постучал в дверь еще запертой парикмахерской. На окрик из-за двери он ответил паролем и был немедленно впущен.

— Мне нужно видеть капитана, — не здороваясь, сказал Зуденшельд парикмахеру, зябко кутавшемуся в пижаму.

Парикмахер снял телефонную трубку и вызвал гостиницу «Золотой якорь». Прошло несколько минут, прежде чем к телефону подошел капитан Шоу.

— О, сэр, — сказал парикмахер в трубку, — мне очень жаль, но я не смогу сегодня прийти побрить вас. Да, серьезные причины, сэр. У меня грипп, сэр. Да, сэр, я побрею вас здесь. Только прошу вас поторопиться, сэр.

Парикмахер положил трубку.

— Сейчас он будет здесь.

Зуденшельд кивнул и жадно закурил. Парикмахер ушел в заднюю комнату и через несколько минут вернулся одетый.

— Позволите побрить вас? — спросил он, зажигая газ под кипятильником.

Зуденшельд, погрузившийся в задумчивость, вздрогнул от неожиданного вопроса.

— Что вы сказали?

— Я хочу вас побрить.

Зуденшельд посмотрел на себя в зеркало.

— Я сделаю это в другом месте.

Парикмахер ухмыльнулся:

— Выйти отсюда небритым? Это было бы неосторожно.

— В таком случае приготовьте все, что нужно. Я побреюсь сам.

— Как хотите… — Парикмахер приготовил прибор. — Только, пожалуйста, поскорей, а то мне пора открывать мастерскую.

— Так открывайте, я вам не мешаю.

— Чтобы кто-нибудь вошел и увидел, что мои клиенты бреются сами?

…Зуденшельд закончил бритье и стоял, склонившись над умывальником, когда дверь отворилась и в парикмахерскую вошел коренастый мужчина средних лет. По виду это мог быть матрос или машинист торгового парохода.

— Здорово, Эванс! — хриплым голосом проговорил он.

— Доброе утро, мистер Холт! — ответил парикмахер.

— Побреемся, а? — и Холт провел по щеке рукой. Неопрятная щетина издала звук, какой можно слышать, когда чистят скребницей лошадь.