Фредерик Дар - Искатель. 1993. Выпуск №6

Тут уж Поллок впал в совершенное неистовство. Он вознамерился предать голову огню. Выйдя из дома на заре, он сложил из хвороста большой погребальный костер. В разгар работы до него донесся гудок маленького колесного парохода, проплывавшего меж песчаных наносов в устье реки. Суденышко совершало очередной рейс из Монровии в Батхерст.

— Благодаренье Господу! — благочестиво воскликнул Поллок, когда до него дошло, что означает этот звук. Дрожащими руками он торопливо запалил охапку хвороста, бросил на нее голову и пошел паковать свой чемодан и прощаться с Переа.

После полудня Поллок с чувством безграничного облегчения смотрел, как плоские болотистые берега Сулимы исчезают вдали. Брешь в длинной стене морского прибоя делалась все уже и уже. Казалось, она затягивалась, отсекая Поллока от источника всех его бед. Страх и волнение мало-помалу оставляли его. В Сулиме вера в зловредность чар порро прямо-таки витала в воздухе; сам Поллок ощущал их присутствие, и ощущение это пронизывало его насквозь, повергало в ужас, наполняло зловещим предчувствием. Теперь обиталище порро представлялось ему маленьким клочком земли между морем и окутанными дымкой горами Менде.

— Прощай, порро! — проговорил Поллок. — «Прощай», а не «до свидания»!

Капитан парохода подошел к Поллоку, стал рядом и облокотился о поручень. Он пожелал англичанину доброго вечера и сплюнул в пену, взбиваемую колесом судна.

— Удачный рейс, — сказал он. — Я тут нашел на берегу одну диковинку. Впервые вижу, чтобы по эту сторону Индии делали такие вещи.

— Интересно, что бы это могло быть? — полюбопытствовал Поллок.

— Отрезанная голова, — отвечал капитан.

— Что?! — вскричал англичанин.

— Голова. Прокопченная голова порро, вся разукрашенная шрамами. Эй, что это с вами? Ничего страшного? Не сказал бы, что вы из слабонервных. Да у вас физиономия позеленела, никудышный вы мореход, черт возьми! Так вот, странная она какая-то голова эта. Я храню ее в чане со спиртом вместе со змеями у себя в каюте. У меня есть специальный жбан для всяких диковин. И голова эта плавает макушкой вниз, чтоб мне в петле болтаться! Эй!

Поллок издал какое-то странное восклицание и вцепился пальцами в свою шевелюру. Он бросился к кожуху, прикрывавшему гребное колесо; у него мелькнула мысль выпрыгнуть за борт, но потом Поллок более трезво оценил положение и опять повернулся к капитану.

— Эгей! — воскликнул тот. — Не приближаться! Больше ни шагу, мистер! Что с вами такое? Вы спятили?

Поллок прижал ладонь ко лбу. Объяснять что-либо было бессмысленно.

— Наверное, иногда меня заносит, — сказал он. — Это все из-за боли. Накатывает временами.

Он побледнел. Тело покрылось испариной. Внезапно Поллок осознал, какой опасностью чревато любое сомнение в здравости его рассудка. Он заставил себя ответить на проникнутые сочувствием вопросы капитана и таким образом вновь заручиться его доверием. Поллок опроверг все предположения моряка, даже подержал за щекой ложку неразбавленного бренди. А потом принялся расспрашивать капитана о том, как он ведет торговлю диковинками. Моряк по-дробпо описал ему голову. Поллок, как бы нелепо это ни выглядело, старался убедить себя, что судно прозрачно как стекло и что он ясно видит обращенное к нему перевернутое лицо в каюте под палубой.

На борту парохода Поллок пережил едва ли не худшие времена, чем в Сулиме. Весь день ему пришлось держать себя в руках — Поллок остро ощущал присутствие этой ужасной головы, мысли о которой, казалось, помутили его разум. Ночью к Поллоку вернулись кошмары и мучили до тех цор, пока он отчаянным усилием воли не заставил себя проснуться; Англичанин одеревенел от ужаса, а в горле его застрял хриплый вопль.

Он отделался от жуткой головы в Батхерсте, пересев на корабль, идущий в Тенерифе, но кошмарные сны и ломота в когтях не покидали его. В Тенерифе Поллок сел на лайнер из Кейптауна, но наваждение и тут продолжало преследовать его. Он попробовал играть сперва в рулетку, потом в шахматы, даже начал читать книжки, но в пьянство не ударился, ибо сознавал его опасность. Однако в каждом круглом темном предмете, попадавшемся на глаза, Поллок неизменно видел пресловутую голову. Он прекрасно понимал, что это — лишь игра предательского воображения, и тем не менее временами ему казалось, что и корабль, и попутчики, и матросы и бескрайнее море — только частица некой фантасмагории, которая, будто тонкая пленка, худо-бедно отделяет его от страшного мира. И единственной неоспоримой реальностью была дьявольская физиономия порро, свободно проникающая сквозь эту тонкую завесу. Впадая в такое состояние, Поллок ощупывал окружающие предметы, пробовал что-нибудь на вкус, обжигал себе спичкой руку или колол ее иголкой.

В этой мрачной безмолвной борьбе со своим разыгравшимся воображением Поллок проделал весь путь до Англии. Он сошел на берег в Саутгемптоне, приехал в Лондон и, взяв такси у вокзала Ватерлоо, отправился прямиком на Корнхилл, к своему банкиру. Уединившись с управляющим в комнате для посетителей, Поллок уладил кое-какие дела, причем пресловутая голова, будто украшение, висела под черной мраморной каминной доской. На решетку очага с пее капала кровь. Поллок слышал стук капель и видел, как решетка окрашивается в багровый цвет.

— Красивый папоротник, — сказал управляющий, проследив за взглядом Поллока. — Только вот решетка из-за него ржавеет.

— Очень красивый папоротник, — ответил Поллок. — Благодаря ему я кое-что вспомнил. Не порекомендуете ли вы мне врача-психиатра? У меня иногда бывают эти, как их… галлюцинации.

Голова дико и злобно захохотала. Поллок удивился, увидев, что управляющий ничего не заметил. Он лишь неотрывно смотрел на своего клиента.

В конце концов Поллок получил адрес врача и вышел на Корнхилл. Такси поблизости не было, и он зашагал в западный конец улицы, где попытался преодолеть перекресток напротив Мэншн-Хаус. Перекресток этот весьма труден даже для лондонских старожилов: кэбы, фургоны, экипажи, тележки почтальонов, омнибусы проезжают через него сплошным потоком, который вполне может повергнуть в растерянность и лишить рассудка человека, только что вернувшегося из безлюдных малярийных болот Сьерра-Леоне. А когда под ногами внезапно появляется перевернутая голова, скачущая, будто каучуковый мяч, и оставляющая яркие кровавые пятна при каждом ударе о землю, вряд ли можно надеяться избежать несчастного случая. Поллок судорожно поднимал то одну ногу, то другую, стараясь не коснуться головы, а потом яростно ударил ее ногой. И тут что-то с неистовой силой вонзилось ему в спину. Руку обожгла острая боль.

Его задело дышлом омнибуса, копыто одной из лошадей раздробило ему три пальца на левой руке — пальцы, которые Поллок в свое время отстрелил у порро. Его вытащили из-под лошадиных ног. Изувеченной рукой Поллок по-прежнему сжимал листок с адресом врача.