Джеймс Купер - Том 7. Моникины

Эти картины совсем истерзали меня, и я выбежал на воздух искать облегчения. Как долго и где я блуждал, не знаю, но утро застало меня в кабачке у подножия Монмартра: я жадно уплетал булку и запивал ее кислым вином. Когда я несколько оправился от потрясения, обнаружив себя в столь непривычной обстановке (ничего не вложив, я не интересовался этими популярными заведениями и ни разу не заглянул ни в один из них), я неторопливо оглядел остальных посетителей. Вокруг меня сидело человек пятьдесят французских рабочих: они пили вино и беседовали, так неистово размахивая руками и поднимая такой шум, что вряд ли были способны рассуждать разумно. Вот, подумал я, картинка народного счастья! Эти превосходные люди пьют в свое удовольствие вино, не оплаченное городской пошлиной. Быть может, я сумею уловить в их откровенных и шумных речах что-либо подтверждающее мою систему. Если кто-нибудь из них владеет важной социальной тайной, то непременно выболтает ее здесь!

От этих философских размышлений меня отвлек гулкий удар по столу прямо передо мной и восклицание на вполне сносном английском языке:

— Король!

На середине доски, служившей столом, прямо перед моими глазами красовался сжатый кулак устрашающих размеров, по цвету и по форме похожий на только что выкопанный артишок. Его жилы, казалось, вот-вот лопнут от напряжения, и весь он выражал такой неукротимый задор, что я невольно поднял глаза на его владельца. Оказалось, что я случайно занял место как раз против человека, который был чуть ли не вдвое выше ростом, чем плотно сбитые, подвижные и болтливые крепыши, галдевшие вокруг. Тонкие губы этого человека были так сильно сжаты, что разрез рта выделялся на лице не больше, чем морщины на лбу у шестидесятилетнего старика. Лицо не было от природы смуглым, но солнце и ветер так выдубили кожу, что цветом она напоминала свиные поджарки. Те части лица, которые художник назвал бы «светами», были тронуты красным, по яркости близким к коньяку высшей крепости. Глаза, маленькие, суровые, полные огня, были чисто серого цвета. В тот миг, когда они встретили мой восхищенный взор, они походили на два уголька, случайно выпавших из окружавшего их жара. Нос был крупный, хорошей формы и глянцевитый, как кожа, натянутая на станке кожевника, а пряди черных волос были тщательно зачесаны на лоб и на виски, словно этот человек вышел на праздничную прогулку.

Когда наши взгляды встретились, этот странный человек дружески кивнул мне, по-видимому, потому лишь, что я не походил на француза.

— Случалось ли смертному слушать таких дураков, капитан? — заметил он, как будто не сомневаясь, что мы одного мнения по этому вопросу.

— Я, право, не прислушивался к тому, что они говорят. Но шумят они изрядно.

— Не скажу, чтобы я понимал хоть одно слово. Ни звучит это, как сплошная чепуха.

— У меня не такой острый слух, чтобы отличать осмысленное от бессмысленного по одним интонациям и по звуку. Но вы, сэр, вероятно, говорите только по-английски?

— Тут вы ошибаетесь! Попутешествовал я немало, приглядывался к тому, к сему и, стало быть, могу связать два слова на всех языках. Не скажу, чтобы я всегда правильно употреблял иностранные части речи, но то, что мне нужно, я уж как-нибудь выкручу, особенно по части еды и питья. То же и по-французски: я не хуже любого из них могу потребовать вина и хлеба, но когда дюжина глоток надрывается разом, так уж лучше пойти на Обезьяний холм и беседовать с той публикой, которую там встретишь. Я люблю, чтобы все говорили по очереди, сменяясь, как вахтенные. Но у этих французов мысли словно сидят в клетке, и вдруг дверца распахивается, и все они вываливаются наружу гурьбой, радуясь, что освободились.

Теперь я увидел, что мой собеседник — человек, склонный к размышлениям, и его рассуждения связаны правильными звеньями, причем он не выставляет свою философию напоказ каждую минуту, как эти крикливые спорщики с неутомимыми легкими, которые брызгали слюной, препирались и шумели во всех углах кабачка. Поэтому я прямо предложил ему прогуляться вместе, чтобы нашей беседе никто не мешал. Он благосклонно принял мое предложение, и мы, покинув крикунов, направились по бульварам и через Елисейские Поля к моей гостинице на улице Риволи.

Мой новый знакомый скоро заинтересовал меня. Это был человек общительный, неглупый и своеобразный. Выражался он хоть и не совсем обычно, зато с той сочностью, с которой изъясняется человек, успевший хорошо узнать ближних—во всяком случае, определенную их часть. Беседа шла отнюдь не вяло. Напротив, она приняла совсем уж любопытный характер, когда незнакомец коснулся своих личных дел. Я узнал, что он моряк, выброшенный на берег в результате одной из превратностей его профессии. Желая придать себе важности, он намекнул, что многое перевидал на своем веку и особенно хорошо знает жизнь того круга людей, которые, подобно ему, находят себе пропитание, скитаясь по морям.

— Я очень рад, — сказал я, — что встретил человека, который может дать мне сведения о целом классе людей, до сих пор мне почти не известных. Чтобы использовать этот случай как можно полнее, давайте сейчас же представимся друг другу и поклянемся в дружбе навек или, по крайней мере, до тех пор, пока мы не сочтем целесообразным расторгнуть это соглашение.

— Что до меня, то я из тех, кто предпочитает быть со всякой собакой в дружбе, а не во вражде, — отозвался мой собеседник с прямотой, исключавшей пустые любезности. — Поэтому я от всего сердца принимаю ваше предложение, и с тем большей охотой, что уже много дней не встречал никого, кто мог бы спросить меня, как я поживаю, без этих ихних «каман партеву» [5] Искаженная французская фраза: «Как вы поживаете?» . А, впрочем, я пережил немало шквалов и потому принимаю ваше предложение с вашей же оговоркой.

Осторожность незнакомца мне понравилась. Она свидетельствовала о рассудительности и чувстве ответственности. Ввиду этого я с такой же откровенностью подтвердил, что буду соблюдать указанное условие, с какой он его принял.

— А теперь, сэр, — добавил я, после того как мы сердечно пожали друг другу руку, — разрешите мне спросить, как вас зовут.

— Меня зовут Ной, и я этого не скрываю; чего-чего, а имени своего я не стыжусь.

— Ной?..

— Пок, к вашим услугам.

Он произнес свою фамилию медленно и отчетливо, как будто в подтверждение вышесказанного. Так как впоследствии мне не раз приходилось видеть его подпись, приведу ее в полной форме: «Капитан Ной Пок».

— Из какой части Англии вы родом, мистер Пок?

— Пожалуй, должен сказать —из новых частей.