Брет Гарт - Том 5. Рассказы 1885-1897

Эта тонкая предусмотрительность так характеризовала дочь своей матери, что тронутая и благодарная родительница расцеловала ее и дала согласие. Результат превзошел все ожидания. За несколько недель пребывания в Сакраменто девушка переняла и усвоила все последние моды, а ее такт и вкус оставили далеко позади обычное изящество молодых американок. Кроме того, ко всем особенностям покроя и материала она, казалось, добавляла из какого-то неведомого источника грацию и манеры, соответствующие каждому туалету. Не связанная традициями и воспитанием, она еще не утратила присущую девушкам Запада веру в возможность исполнения своих желаний — веру, которая и в самом деле облегчала их осуществление. Мистер Малрэди смотрел на дочь со смешанным чувством гордости и благоговения. Возможно ли, что это нежное существо, казавшееся бесконечно выше его, точно потомок какой-то неведомой и далекой расы, — его плоть и кровь? Разве она дочь своей матери, которая даже в молодости никогда не была так нарядна? И если эта мысль не доставила удовольствия его простому, любящему сердцу, она по крайней мере избавила его от боли видеть неблагодарность в родном создании. «Наверно, мы не вполне подходим к ее стилю», — вот как он все объяснял и извинял. Неясная вера в то, что в ином, лучшем мире он сможет понять ее и подняться до подобного совершенства, успокаивала и подбадривала его.

Поэтому вполне естественно, что батистовое платье с вышивкой, в котором Мэми Малрэди в один прекрасный летний день появилась на склонах холмов в Лос Гатос, — платье, которое для придирчивых женских взоров казалось слишком художественным и дорогим, по общему мнению, вполне гармонировало с ее окружением, и было ей удивительно к лицу. Таким же оно представлялось и откровенным и насмешливым глазам молодого человека лет двадцати пяти, который шел рядом с ней. Это был новый редактор газеты «Новости»; он познакомился с Мэми на обратном пути из Сакраменто. Малрэди пригласил его в дом, и молодой человек уже дважды воспользовался приглашением. Миссис Малрэди не возражала против его ухаживания за Мэми. Неизвестно, хотела ли она ради какой-то тайной цели смутить покой дон Сезара, или, как и некоторые другие женщины, слишком верила в тихий, скромный, чисто платонический характер мужского юмора.

— Если я скажу, что сожалею о вашем отъезде, мисс Малрэди, — небрежно говорил молодой человек, — вы должны будете оценить мою самоотверженность: я откровенно сознаюсь, что ваш отъезд для меня, как редактора и человека, будет значительным облегчением. Приток материала в отдел поэзии «Новостей», с тех пор как по ошибке решили, что ваша фамилия рифмуется со словами «бред», «свет», «привет», «ответ» и «завет», прямо колоссальный, и, к несчастью, я даже не имею права отвергать эти перлы, ибо я сам — ваш поклонник.

— Правда, это ужасно, когда ваша фамилия рекламируется по всей стране? — сказала Мэми, но лицо ее не выражало особенного ужаса.

— Они считают, что это гораздо более почтительно, чем называть вас Мэми, — ответил он небрежно, — ведь среди ваших поклонников много пожилых людей, которые говорят любезности в средневековом стиле. Любовными стихами, оказывается, грешит не одна молодежь. Полковник Кэш так же убийственно владеет рифмой, как и двустволкой. Судья Баттс и доктор Вильсон решили, что вы похожи на Венеру, а они на Аполлона. Оцените их подношения, мисс Малрэди, — добавил он более серьезным тоном. — Там, куда вы едете, у вас будут тысячи поклонников, но в конце концов вам придется признать, что самые искренние и почтительные были здесь, в Скороспелке и в Рыжей Собаке. — Он умолк, а затем добавил еще более серьезно: — А дон Сезар пишет стихи?

— У него есть занятия куда интереснее, — бойко ответила девушка.

— Могу себе представить, — лукаво заметил он, — что стихи были бы для него бледной заменой других возможностей.

— Зачем вы приехали сюда? — внезапно спросила она.

— Чтобы увидеть вас.

— Глупости! Вы знаете, о чем я спрашиваю. Зачем вы переехали сюда из Сакраменто? Мне кажется, там вам было лучше.

— Меня вдохновил пример вашего отца, и я решил искать здесь золото.

— Такие люди, как вы, этим не занимаются, — сказала она просто.

— Это комплимент, мисс Малрэди?

— Не знаю. Но думаю, что вы можете принять за комплимент.

Он с удовольствием взглянул на нее, как будто не ожидал встретить такое понимание.

— В самом деле? Это интересно. Давайте-ка сядем.

Так они гуляли, пока незаметно не дошли до большого валуна на обочине дороги. Мэми с минуту колебалась, поглядывая то в одну, то в другую сторону, а затем с привычным равнодушием к тому, что может испачкать платье, села на камень и положила ногу на ногу, придерживая на коленях обеими руками свернутый зонтик. Молодой редактор, прислонившись к валуну, принялся чертить тростью на песке какие-то цифры.

— Напротив, мисс Малрэди, я надеюсь нажить здесь деньги. Вы уезжаете из Скороспелки, потому что вы богаты. А мы переезжаем сюда, потому что мы бедны.

— Мы? — лениво повторила Мэми, глядя на дорогу.

— Да. Мой отец и две сестры.

— Очень жаль. Я могла бы познакомиться с ними, если бы не уезжала.

Вдруг ей пришло в голову, что, если они похожи на того, кто стоял перед ней, то, может быть, они тоже вызывающе независимы и насмешливы.

— Ваш отец работает?

Он покачал головой, и, помолчав, сказал, ударяя тростью по мягкому песку:

— Он парализован и не в своем уме, мисс Малрэди. Я приехал в Калифорнию, чтобы разыскать его. Три года мы не имели о нем никаких известий, и всего лишь две недели назад я нашел его, одинокого, беспомощного, никому не известного нищего, в окружной больнице.

— Две недели назад? То есть как раз в то время, когда я ездила в Сакраменто?

— Очень может быть.

— Должно быть, вы пережили тяжелые минуты?

— Да, конечно.

— Наверно, вам было очень неприятно?

— Да, и сейчас бывает по временам. — Он улыбнулся и положил трость на камень. — Теперь вы понимаете, мисс Малрэди, как мне необходимо богатство, которого я, по вашему мнению, не заслуживаю. А пока надо постараться устроиться здесь, в Скороспелке.

Мисс Малрэди опустила зонтик.

— Знаете что, пора идти.

— Почему?

— В это время здесь проходит дилижанс.

— И вы думаете, пассажиры заметят, что мы здесь сидим?

— Конечно, заметят.

— Мисс Малрэди, умоляю вас остаться.

В его голосе слышалась такая серьезная мольба, а жесты были так убедительны, что она покраснела. С минуту она не решалась взглянуть на него. А когда взглянула, в ее глазах вспыхнул гнев. Она отвела взгляд. Он смеялся.

— Если у вас есть жалость ко мне, не уходите, — повторил он. — Останьтесь еще на минутку, и карьера моя обеспечена. Пассажиры разнесут по всей Рыжей Собаке, что мы помолвлены. Все будут считать, что я посвящен в секреты вашего отца, и новые компании наперебой будут предлагать мне пост директора. «Новости» удвоят свой тираж; стихи исчезнут с их полос, а их место займут объявления, и я буду получать в неделю на пять долларов, а то и на все семь с половиной больше. В такой момент не думайте, какие могут быть последствия для вас. Уверяю вас, ничего не будет. Ла другой же день можете все отрицать, я и сам буду отрицать, «Новости» даже поместят опровержение в экстренном выпуске — тысяча экземпляров по десять центов за штуку. Еще минутку, мисс Малрэди! Не уходите, не уходите! Вот они едут! Эх! Да это только дон Сезар!