Брет Гарт - Том 5. Рассказы 1885-1897

Когда Элвин Малрэди вернулся домой, он уже не чувствовал прежнего одиночества; трудно решить, было ли это чувство вытеснено впечатлениями последних часов или его недавними мыслями о семье. Лишенный воображения и фантазии, он отнесся к этой новой перемене в жизни так же спокойно, как рассматривал любое деловое предложение. Хотя он и решил действовать исключительно из нравственных побуждений, он был готов терпеливо и старательно рассмотреть претензии Слинна своим практическим умом. Это самое меньшее, что он мог сделать, чтобы оправдать свое почти суеверное согласие с рассказом Слинна.

Поработав некоторое время за письменным столом, он снова взял ключ от кладовой и поднялся на чердак, где хранились реликвии его прежней жизни. Оставаясь все еще под впечатлением своих размышлений, он теперь смотрел на них совсем другими глазами. Неужели можно вновь разжечь разбросанные угли и согреть остывший пепел? Здравый смысл говорил «нет». Даже если он этого и пожелает. Его охватила внезапная дрожь: он начал сознавать ужас предстоящей перемены, сопряженной не столько с добровольным отречением от теперешнего порядка вещей, сколько с невозможностью восстановить старый. Жена и дети никогда не подчинятся. Они уедут далеко, где ничто не будет напоминать им о прежнем богатстве и прежней бедности. Мэми, его Мэми, никогда не вернется в хижину, оскверненную дочерьми Слинна, чтобы занять их место. Нет! Да и зачем ей возвращаться? Ради полуболезненных, полубезумных бредней мстительного старика?

Он внезапно остановился. Перебирая кучу шахтерской одежды, одеял и резиновых сапог, он наткнулся на старую кирку, которую когда-то нашел в шахте и бережно хранил целый год, но затем забыл! Почему он не вспомнил о ней раньше? Он был испуган не только этим внезапным появлением искомого доказательства, но и своей собственной роковой забывчивостью. Почему он не вспомнил о кирке, когда Слинн рассказывал свою историю? Его охватило чувство стыда, словно он намеренно обманул обиженного человека. Он уже собирался идти, как вновь остановился в испуге.

На этот раз его окликнул голос снизу, голос Слинна. Как мог калека так скоро добраться сюда и что ему нужно? Он поспешно отставил кирку, которую, повинуясь первому движению, захватил было с собой, и спустился вниз. Старик стоял у дверей, ожидая его.

Когда подошел Малрэди, Слинн задрожал всем телом и схватился за дверной косяк.

— Я должен был прийти, Малрэди, — сказал он, задыхаясь, — я не мог больше оставаться там. Я пришел просить вас выкинуть из головы все, что я сказал. Забудем навсегда то, что произошло между нами этой ночью! Я пришел просить вас дать вместе со мной клятву, что ни один из нас никогда больше не будет об этом говорить. Это не стоит того счастья, какое я нашел в вашей дружбе за последние полгода; это не стоит того страдания, которое я испытал за последние полчаса оттого, что лишился ее.

— Может быть, — сказал Малрэди, — нам и говорить ни о чем не придется, если вы сейчас ответите мне на один вопрос. Пойдемте со мной. Не беда, — добавил он, видя, что Слинн с трудом сделал шаг, — я вам помогу.

Приподняв и поддерживая парализованного, он втащил его на третий этаж и открыл дверь чердака. Кирка стояла у стены, где он ее оставил.

— Посмотрите вокруг: вы здесь ничего не узнаёте?

Старик с испугом взглянул на кирку, а затем вопросительно посмотрел в лицо Малрэди.

— Узнаёте эту кирку?

Слинн поднял ее дрожащими руками.

— Кажется, да, но...

— Слинн, это ваша кирка?

— Нет, — быстро ответил старик.

— Почему же вам кажется, что вы ее знаете?

— У нее короткая рукоять, кажется я такую видел.

— Но она не ваша?

— Нет. У моей рукоять была сломана и скреплена, мне не на что было купить новую.

— Значит, вы говорите, что эта кирка, которую я нашел в шахте, не ваша?

— Да.

— Слинн!

Старик провел рукой по лбу, взглянул на Малрэди и опустил глаза.

— Не моя, — просто сказал он.

— Ладно, — мрачно проговорил Малрэди.

— И вы больше не будете говорить об этом? — робко спросил старик.

— Обещаю вам не говорить до тех пор, пока не раздобуду других доказательств.

Он сдержал слово, но прежде выпытал у Слинна самое полное описание примет Мастерса, какое могли дать ослабевшая память старика и обрывки сведений, какие у него были о соседе. Все это вместе с большой суммой денег Малрэди передал в руки заслужившего доверие агента, обещая в случае успеха еще более щедрое вознаграждение. После этого он возобновил прежние отношения со Слинном с той разницей, что письма миссис Малрэди и Мэми перестали быть предметом совместного обсуждения, а их счета более не проходили через руки личного секретаря.

Прошло три месяца. Дождливый сезон кончился, и склоны холмов вокруг шахты Малрэди были похожи на убор новобрачной, усыпанный цветами. И в самом деле, в воздухе носились слухи о предстоящей фешенебельной свадьбе, а «Новости» тонко намекали, что присутствие известного капиталиста скоро понадобится за границей. Однако лицо этого знаменитого человека не отражало ни радостного цветения природы, ни предвкушения счастья. Наоборот, в последние недели он казался встревоженным, озабоченным и совсем утратил свое грубоватое спокойствие. Люди качали головой; некоторые подозревали какие-то спекуляции; все видели причину в расточительности.

Однажды в конторе, когда занятия кончились, Слинн, следивший за измученным лицом своего хозяина, внезапно встал и, прихрамывая, подошел к нему.

— Мы обещали друг другу, — сказал он голосом, дрожащим от волнения, — никогда не упоминать о нашем разговоре в сочельник, пока у нас не будет других доказательств того, о чем я вам рассказал. У нас их нет; и я не верю, что они когда-нибудь появятся. Да они мне и не нужны, и я нарушаю это обещание сейчас, потому что не могу видеть вас несчастным и знать, что все это из-за этого.

Малрэди сделал отрицательный жест рукой, но старик продолжал:

— Вы несчастны, Элвин Малрэди. Вы несчастны, потому что хотите дать дочери приданое в двести пятьдесят тысяч долларов и не хотите воспользоваться деньгами, которые считаете моей собственностью.

— Кто говорит о приданом? — спросил Малрэди, вспыхнув от гнева.

— Дон Сезар Альварадо сказал моей дочери.

— Значит, вот почему он сторонится меня с тех пор, как вернулся, — произнес Малрэди с внезапным мелочным злорадством, — для того чтобы сплетничать, так как Мэми его отвергла. Старуха была права, когда предостерегала меня против него.

Эта вспышка была так несвойственна ему и так унижала его широкую, хотя и грубоватую натуру своей мелочностью, что легко было заметить ее женское происхождение; однако она вызвала у Слинна смутную тревогу.