Владислав Глушков - Клинок Судеб

— Пошли, — согласился Ядрей, — показывай дорогу. Да смотрите, зайца, какого на ужин подстрелите, пока до зимовья идти будем.

— Кого ты подстрелишь сейчас, ночь уж считай на дворе, — огрызнулся кто-то из воинов.

— Да не беспокойся, — прервал возмущения Альгорда, — настреляли мы дичи, пока ехали, да и ободрали уже, будет, чем животы набить.

Зимовье оказалось действительно совсем рядом, это был небольшой, но добротный сруб, укрытый корой. Внутри имелся очаг, над которым висела на цепях жаровня. Дров в округе хватало и очень быстро в очаге заиграло весёлое пламя, а на жаровне зашипели куски свежей зайчатины. Зайцы были молодыми, но уже успели нагулять после зимы жирок. Жир топился и шипел, постоянно выстреливая брызгами. Эти брызги вспыхивали в пламени очага, от чего создавалось впечатление маленького фейерверка и праздника. Люди, проголодавшиеся и уставшие за целый день пути, быстро поели и повалились спать там, где и сидели, кто на нескольких лавках, а кто и прямо на земляном полу. Ядрей посмотрел, что все заснули и тихонько вышел из избы, спать не хотелось. Пошёл к лошадям, привязанным здесь же возле зимовья, там клевал носом дозорный, оставленный сторожить лошадей.

— Иди, поешь и ложись спать, — обратился к нему парень.

— Как же спать, а лошадки?

— Я покараулю, мне что-то не спиться. А как устану, так тебя и подниму, будешь дальше ночь коротать.

Мужичёк радостно кивнул и побежал в избу, через некоторое время из неё вышла Синга, она осмотрелась, увидела Ядрея сидящего возле лошадей и направилась к нему. Села рядом, положив голову на плечо.

— И что с тобой случилось, во время бури? — Спросила девушка тихо, так, что бы ни кто не мог услышать, только он, хотя вокруг никого и не было, все люди спали в хижине. Но бережённого, как говорится и Боги берегут.

Вторые сутки без перерывов бригада Трошина вгрызалась в землю, под пристальным присмотром вооружённых, молчаливых парней. Кузня уже была наполовину откопана, но Сергей Владимирович хотел видеть её полностью и зайти вовнутрь, как и положено, через двери, а не забираться через крышу, как было предложил, совсем неосторожно «Лось». Эта неосторожность ему стоила пары поломанных рёбер, от чего работать лопатой стало ещё труднее. Парней не выпускали из раскопа, сюда им приносили баланду, которую варил на костре один из дежурных бойцов, причём варил в отдельных котлах для бойцов и для Вилянта с Секретарём. Потом то, что оставалось после еды сбрасывали ещё в один котёл, разбавляли водой, кипятили и в таком виде относили в раскоп. Это были ужасные помои, но есть что-то было нужно. Если не есть, так вообще помрёшь, не докопавшись до конца. Это верная смерть, рассудили парни и ели, а коль откопать всё, так, как положено, то глядишь и отпустят их. Вот только так и не понятно, куда подевались Семён с Алисой.

Тут же в раскопе они и спали, из палаток им принесли одеяла, в которые парни заворачивались, что бы совсем не окоченеть ночами. Хотя спать особо не приходилось, заканчивать работ им давали только под утро, когда небо начинало сереть и спать хотелось так, что было совсем невмоготу. Парней отпускали, они заворачивались в одеяла, которые за двое суток превратились уже в грязные тряпки и валились на дно раскопа, моментально проваливаясь в глубокий, без сновидений сон. Им ещё везло, Бог миловал и не посылал на землю дождя. Примерно через три часа бойцы спускались в раскоп и пинками поднимали парней, те вновь брались за лопаты и так до следующего короткого отдыха, с небольшими перерывами на еду. Двое суток половина кузни, впереди ещё двое суток каторжной работы, а потом… Потом неизвестность и только надежда, что их просто отпустят. Но с каждой выброшенной наверх лопатой земли, эта надежда становилась всё более и более призрачной.

Сам гости обосновались тоже довольно таки скромно. Единственная палатка, какую они поставили, предназначалась для Хозяина и Секретаря. Это была большая на два помещения палатка, в одном разместился со всеми удобствами Серей Владимирович, во втором Секретарь, соединял помещения натянутый тент, под которым в удобном шезлонге и проводил дневное время в раздумьях Вилянт. Секретарь, напротив, мало сидел, он постоянно ходил, от раскопа к кухне, от кухни к палаткам, и вновь к раскопу. А вот бойцы охранения те устроились совсем уж по-походному. Два ровных ряда скрученных спальных мешков и в головах рюкзаки, вот и всё. На время отдыха спальники раскручивались, потом вновь скручивались. В любое мгновение бойцы могли забросить их на плечи и исчезнуть с поляны навсегда. По всему было видно, что это очень хорошо обученные профессионалы, им не привыкать к полевым условиям жизни, они не оставляют за собой следов и ни чем не выдают своего присутствия. Они даже между собой не общались. Вообще были, какими-то странными, постоянно напряжёнными. Здесь в удалении от всего мира и от войны, к которой они, по всей видимости, привыкли, можно было расслабиться, те трое, что постоянно копали землю, не представляли ни какой угрозы. Бояться посторонних? Так в эту глухомань одна только дорога и была и та проходила узкой тропой по болотам. С другой стороны, тоже ни каких подходов, лес, озеро и дальше опять непроходимые болота. Почему быть такими сосредоточенными? Почему постоянно находиться в напряжении? Но они находились, они не шутили друг с другом и даже не разговаривали, только командир обращался к кому-либо из них, и то, лишь для того, что бы отдать команду, отправить за водой к озеру или поменять караул.

Все эти мысли приходили в головы то к одному то к другому, то к третьему из друзей, постоянно кидавших землю из ямы. Но так и оставались мыслями, потому, что делиться ими было не с кем. А между собой они уже давно не разговаривали, не было смысла терять последние силы ещё и на разговоры. Они, стиснув зубы, копали, когда приносили баланду, брали в руки миски и валились на землю, радуясь короткому перерыву, потом снова копали и снова валились на землю, закутывались в превратившиеся за два дня тряпки одеяла и забывались крепким, коротким сном.

О и это длилось недолго, первым не выдержал «Африка». В конце третьего дня, точнее уже не дня ночи, перед самым рассветом, как раз тогда, когда пора было прекращать работать, и собираться спать он бросил лопату, упал на колени и зарыдал.

— Всё, не могу больше, пускай меня лучше пристрелят, но больше не могу! — Рыдал Иван, качаясь по дну раскопа.

— Ваня, ты чего, ты брось это, — кинулись успокаивать товарища «Вик» и «Лось», они ещё держались, хотя и у них силы были на исходе. — Ваня, ты успокойся, сейчас уже всё конец будет и спать ляжем, ты только успокойся.

Конвоиры стояли, как ни в чём не бывало на краю раскопа, и сверху вниз наблюдали за происходящим в яме. Создавалось впечатление, что им совершенно всё равно работают люди или просто валяются на земле, лавное, что те находились там и никуда не собирались бежать. На этом инцидент, может быть, и закончился, если бы друзья успокоили Николаева, небо действительно уже начинало сереть, а значит подходило время сна. И если бы «Африка» успокоился, товарищи бы завернули его в одеяло, и он бы уснул, что бы проснуться часа через три, и, взяв в руки лопату, вновь начать вгрызаться в землю, откапывая ненавистную всем им кузню. Но он не успокоился. Откуда только и силы взялись? Иван сбросил с себя, пытавшихся уложить его парней, схватил первую попавшуюся под руки лопату и одним прыжком вскочил на край раскопа. Он оказался лицом к лицу с конвоиром и уже занёс лопату для удара, вот ещё мгновение и та опуститься на голову стоящего перед ним бойцы, раскалывая её как арбуз на две части.