Валерий Мигицко - Военные приключения. Выпуск 6

— Соединяйте только с министерством, — уверенно ответствует директор, и короткий взгляд его любопытствует, какое впечатление это произвело на меня.

— Хорошо. — Секретарша выходит, аккуратно прикрыв за собою дверь.

— Ну, вот мы и одни, — констатирует директор. — Никто нам не помешает, мы можем говорить спокойно, обстоятельно и не торопясь.

Никто нам, собственно, и не мешал, но моему собеседнику очень хочется подчеркнуть, сколь большое значение придает он моему визиту. Красивый холеный мужчина. На нем безукоризненный костюм. Его галстук изготовлен в Брюсселе, запонки — в Лондоне, а одеколон, которым обрызганы седеющие виски, — в Париже. Он курит сигареты «Джон Плайерс». Со стен его с дорогим вкусом декорированного кабинета призывно глазеют глянцевые календарные красотки. Словом, если вы не последний болван, сразу поймете, что находитесь в кабинете значительного лица.

— Вы сказали, что интересуетесь Никитиным, — напоминает директор. — Простите, с какой стороны?

Незамысловатый, но в то же время почтительный прием определить, откуда дует ветер.

— С разных, — говорю я.

Соображай-ка ты, приятель, сам.

— Понятно, — говорит директор, хотя я и сомневаюсь, что ему что-нибудь понятно. — Ну, что сказать о Никитине?.. Работает у нас двенадцать лет. Последние семь обслуживает международные линии: Берлин, Гамбург, Варшава, Вена, Париж, Брюссель… В Европу вышли! Да… И знаете, не только железнодорожному — воздушному транспорту даем форы. Вот так-то! Самолет надо погрузить-разгрузить, а мы, можно сказать, от отправителя — прямо к заказчику!.. — В этом месте он спохватывается, что перед ним не автор будущей восторженной статьи в центральной прессе, и без паузы возвращается к интересующей меня теме. — Большой мастер своего дела! Водитель экстра-класса! Между прочим, мастер спорта по мотоциклетным гонкам. Дважды представлял наш коллектив на всесоюзных соревнованиях, оба раза возвращался с призами. С товарищами по работе тактичен, вежлив, в быту скромен.

Тактичный и скромный победитель гонок по пересеченной местности. Почти как в нашем случае. Убедившись, что сведения, которыми располагает директор, иссякли, уточняю:

— Меня интересуют заграничные поездки Никитина. Насколько я знаю, он за эти семь лет ни в каких нарушениях или злоупотреблениях замечен не был?

— Да вы его личное дело посмотрите! — Директор давит в хрустальной пепельнице до половины выкуренную сигарету и подвигает мне заблаговременно доставленную из отдела кадров папку с личным делом Никитина. (Опоздал, я уже смотрел). — Благодарность… Благодарность… Премия! Мы у себя кого попало не держим!

— Прямо не человек, а памятник, — замечаю я.

— А что? Что-нибудь не так? — тревожится директор. — вы скажите, мы примем меры.

Стандартная реакция. Барельеф уже изготовлен; у дома, где проживает наш герой, назначен торжественный митинг, и оркестр уже не раз репетировал туш. Но если вдруг что-нибудь не так…

— Никаких мер вы, Сергей Егорович, принимать не будете, — строго говорю я. — Пусть Никитин работает, как работал. Это первая просьба. Теперь вторая! О нашем с вами разговоре никто не должен знать. Ни один человек, понимаете? Прежде всего сам Никитин.

Мой визави отвечает сосредоточенным кивком. Вот теперь он, кажется, понимает…

— А сейчас скажите, где он был в последних числах августа?

— Сейчас посмотрим.

Директор с готовностью лезет в стол, достает кожаную папку и сверяется с имеющимися в ней записями.

— Двадцать восьмого августа машина Никитина пришла из Софии, — докладывает он. — Груз — консервы. Три дня отгулов… Первого сентября они ушли на Дрезден. Это была его последняя поездка перед отпуском.

— О том, что Никитин будет делать после отпуска, вам, вероятно, тоже известно?

— Разумеется… Вот! — Хозяин кабинета находит нужное место в своих бумагах. — Седьмого октября он возвращается на работу, а восьмого уходит на Копенгаген.

Немаловажная подробность, возможно решающая. Впрочем, меня интересует еще кое-что.

— Скажите, — говорю я, — есть на автобазе человек, который знает Никитина, ну, скажем так, ближе, чем вы?

Директор пододвигает мне круглую черную коробку с золотым тиснением. Я отказываюсь — его сигареты для меня слишком слабы.

— Счастливчик, — улыбается он. — А у меня, знаете ли, на наши духу не хватает. — Он закуривает и с удовольствием затягивается. Волнение его почти прошло. — Говорите, кто знает? Вот тут вам повезло. Полгода назад ушел на пенсию Лефтий Андрей Платонович, бывший напарник Никитина — ездили они вместе, если память не изменяет, лет пять. Опытный водитель, прекрасный человек, но — возраст! И вот совсем недавно Лефтий не выдержал, вернулся — дома сидеть не может. Мы его, естественно, встретили с распростертыми объятиями. Механиком он сейчас в гараже. Пригласить?

— Не надо. Схожу к нему сам.

— Тогда я провожу, — радушно предлагает директор.

— Благодарю вас.

В подобного рода контакты я привык вступать без посредников.

Иду на территорию базы и без труда нахожу ремонтный участок. Справляюсь о Лефтии у какого-то расторопного малого лет семнадцати, одетого в комбинезон номера на два больше и сверх всякой меры вымазанного в тавоте.

— Дядь Андрей, тебя! — кличет паренек.

Из гаража появляется пожилой человек крепкого телосложения. Его волосы девственно белы, как первая пороша, а глаза лучатся добротой: такой никогда не направит свою силу, куда не след.

— Вы меня спрашивали? — обращается он ко мне, протягивает руку и называет себя: — Лефтий Андрей Платонович.

Жму руку, ощутив исходящее от нее тепло.

— Лукшин.

— Вы, товарищ Лукшин, случайно не из…

Лефтий называет учреждение, которое я представляю.

Не могу скрыть своего удивления.

— Чего ж тут сложного, — добродушно улыбается Лефтий. — Я ведь всю войну в разведке…

Мы устраиваемся на скамейке под развесистой липой и не торопясь закуриваем.

— Я Никитина пять лет знаю, — медленно, раздумывая над каждым словом, начинает Лефтий. — Ничего плохого сказать о нем не могу. Конечно, сомнения есть. Да только стоит ли о них говорить? Вас ведь интересуют факты.

— А вы скажите, — подбадриваю его я.

Соображения бывшего разведчика могут оказаться поважней фактов.

Лефтий глядит на меня коротко и внимательно. Этот взгляд проникает в самую душу.

— Для вас это важно? — спрашивает он.

— Важно, — коротко отвечаю я.

Объяснять что к чему такому человеку нет никакой нужды.

Минуту-другую механик молчит, собираясь с мыслями.

— Ненастоящий это человек, — наконец произносит он. — Есть в нем какая-то порча… Я тут недавно по телевизору передачу про львов с внуком смотрел… Лев — тот часами может в зарослях лежать без движения: дождется, когда добыча на расстояние прыжка приблизится, — тогда только и бросится… Вот так и Никитин.