Валерий Мигицко - Военные приключения. Выпуск 6

На передовой, чем кромешнее тьма, тем лучше. Ракеты там позволяют ориентироваться, а когда они гаснут, тьма и вовсе схлопывается — иди хоть в рост. Снова ракета, снова огляделся — и так через всю нейтралку, изученную за дни наблюдений до последнего камня. А здесь, в глубоком немецком тылу, ни ракет, ни знакомых ориентиров, хоть руки вперед вытягивай и щупай ногой землю, как слепец, чтобы не разбить лоб о дерево или не свалиться с обрыва.

Как ни спешили разведчики, а все же пришлось остановиться. Хорошо еще, за день удалось отмахать изрядно, иначе бы не осталось и надежд выйти в указанный квадрат к сроку. А теперь надежда была. Во втором часу ночи взойдет луна, и хоть не видна она будет за тучами, а все подсветит.

— Волка ноги кормят, — сказал Иван, заваливаясь на спину, чтобы дать ногам отдых. И выругался. Поговорка эта привязалась еще вчера и, как ни гнал ее от себя, не уходила. И прежде, бывало, привяжется какая фраза или куплет песенный, никакими силами не вышибить из башки.

— Чего лаешься? — спросил Мостовой.

— Да привязалась…

— Ты о бабах сейчас не думай. Они и издали размягчают.

— Да я не о бабах.

— А о чем же? — искренне удивился Мостовой. По нему выходило, что, кроме как о бабах, здоровому мужику ни о чем другом думать не полагается.

— Отстань.

— Тогда давай дрыхай, пока лейтенант добрый. Поднимет ведь, не задумается.

— Из-за собаки, наверно.

— Что?

— Про волка-то вертится. Из-за собаки, говорю. Собаку, видать, жалко.

— Чокнутый ты, Козел. Спи давай.

Но Ивану почему-то не спалось. Пока шли, думал: только бы остановиться. Остановились — захотелось присесть, а там и лечь. Боялся на ходу уснуть, а тут и лежа не спалось. Все вчерашний немец маячил перед глазами. Черт его угораздил идти на охоту. А если бы не пошел, как бы узнали про склад, про то, что копят немцы боеприпасы, а значит, того и гляди, соберутся наступать, обрушат все эти снаряды и бомбы на головы севастопольцев? Как ни прикидывай, а все выходило: хорошо, что немец на охоту пошел. А что убрать его пришлось, ну, считай, не повезло немцу. На войне всегда так: одним везет, другим, стало быть, нет.

Ивану показалось, что он и не спал вовсе, когда командир тронул его за рукав.

— Пора.

Было куда светлее, чем в начале. В такую ночь только и ходить. Накрывшись плащ-палаткой, сверились по компасу, разобрались в карте. И пошли, держа один от другого на пределе видимости. Время от времени останавливались, замирали, прислушиваясь, и опять шли. Все светлей становилось: луне за тучами помогал близкий рассвет.

В какой-то момент опять выскочила перед Иваном надоедливая поговорка — «Волка ноги кормят». Мысленно он отмахнулся от нее и забылся, отшагнул в сторону и чуть не упал, зацепившись ногой за тонкое упругое корневище. Присел, пошарил рукой и нащупал… провод.

Через минуту они, все четверо, сбившись в кучу, сидели на земле. Гладышев содрал с провода изоляцию, вынул из вещмешка телефонную трубку, подсоединился и замер, прислушиваясь. И все замерли в ожидании.

— Ну, чего? — не выдержал Симаков.

— Ругаются.

— Кто?

— А черт их, телефонистов, знает. Выясняют отношения.

— Ты слушай, слушай.

Все знали, чего ждет командир: склад был где-то близко, авось в болтовне телефонистов проклюнется весточка о нем.

— Точно! — округлил глаза Гладышев. — Склад на проводе.

Это была невероятная удача, редкая на войне.

— Может, какой другой склад?

— Не другой. Про бананы говорят, про повозки с бананами. Ну, дураки! Какие в Крыму бананы, да еще повозками? Ты их видел когда-нибудь?

Иван подумал, что бананов он не только в Крыму, но и вообще нигде и никогда не видел, только разве на картинках. Какие в России бананы? Потому наши командиры обычно называют для скрытности бомбы да снаряды «огурцами». Хотя и огурцов тоже, даже и соленых, никто в Севастополе давно уж не видал.

— В какой стороне склад-то?

Все посмотрели на темную нитку провода, справа она уходила в кусты, слева терялась в камнях.

— Может, разделиться по двое?

Командир неуверенно покачал головой. Замолчали. Ветер посвистывал голыми ветками высокого кустарника, заполонившего пологий склон. Время от времени откуда-то издалека волнами доносился слабый гул, нарастал и опадал, растворялся в шорохах мелколесья.

— Никак машины гудят, — догадался Иван.

— Точно. На подъеме, — обрадовался командир. — Груженые.

Зашевелились, оживились. Мостовой вскочил во весь свой большой рост, заоглядывался, будто можно было что-то разглядеть дальше, чем на два десятка шагов. И командир встал, спрятал карту, закинул планшетку за спину.

— Теперь вот разделимся. Мы с Козловым — к дороге, а вы — по проводу. Через два часа встречаемся здесь.

Поправил на груди автомат, запахнул плащ-палатку, шагнул в прогалину меж кустами и беззвучно растворился во тьме, Иван заспешил следом.

Долго шли. Останавливались, прислушивались и снова шли, торопились. Теперь сомнений не было: гудели, точно, машины. Временами звук истончался, терялся среди других звуков ночи, сливался с гулом дальней артиллерийской пальбы.

А потом всякое гудение пропало. Только что надсадно завывали моторы, вроде бы где-то недалеко, и вдруг стало совсем тихо, только свое хриплое дыхание и слыхать.

— Запомнил направление? — спросил командир.

Иван показал рукой в темень.

— И я так думаю. Пойдем по компасу.

Закрывшись плащ-палатками, зажгли спичку, определились.

И опять Иван шея следом за командиром, отстав настолько, чтоб только не потерять еле видный во тьме его силуэт. Командир останавливался, и Иван тоже замирал на месте, усилием воли напрягал слух и зрение.

Густая чернота ночи постепенно словно бы забеливалась туманом — давал о себе знать близкий рассвет, — и Иван все увеличивал дистанцию. И вдруг он совсем потерял командира из виду. Только что меж кустов скользила его тень, и — нет ничего. Опыт разведчика позволял Ивану выделять из ночных шорохов некую ритмичность — шелест шагов, а теперь и вот звук пропал, Иван остановился, вслушиваясь в ночь. Ветер все так же монотонно шелестел голыми ветками, да из дальней дали опять долетал утробный гул — просыпались севастопольские рубежи. Рановато просыпались, ну да это на удивляло — всякое бывало.

Близкое цокание показалось Ивану таким громким, что он вздрогнул. Заспешил на звук. Командир темной конной сидел на корточках, руками обшаривал землю.

— Дорога.

Иван присел рядом, тоже пощупал четкий ребристый след автомобильной шины, свежий, еще не оплывший.

— Надо найти этот крутой подъем. Как думаешь, где он — справа, слева?

— По-моему, справа, — сказал Иван.

— И я так думаю.

По дороге идти было легче. Ноги скользили в наезженной колее, и они пошли по обочине. Спокойно пошли, не таясь, только, как и прежде, соблюдая дистанцию. Далеко уже было видно, шагов за сто, — если с какого немецкого поста и заметят открыто идущих по дороге людей, то едва ли что заподозрят, — ночью-то, как известно, все кошки серы.