Александр Холин - Адамантовый Ирмос, или Хроники онгона

Он протёр глаза. Глубоко вдохнул в себя воздух. Видение осталось на месте. Смертник снова вгляделся в него и, напрягая дёргающиеся мышцы лица, вдруг ставшие тугими, глухо спросил:

– Кто тебя подослал?

– Я сам пришёл, – сказал Исус.

– Сам? Странно. Так ты что ли вправду был? И даже теперь здесь? Не может быть. И это перед тем самым… финалом… на рассвете? Впрочем, такое на многих находит, когда finita la commedia. Но ведь я неверующий, понимаешь, не признаю, не признавал и никогда не признаю тебя.

– Ангел, ты где? – Никита снова стоял наблюдающим и уже несколько минут озирался в поисках своего неразлучника. – Ангел! – снова позвал Никита. – Откликнись, зачем ты знакомишь меня с неверующим нигилистом?

– Да здесь я, здесь, – прозвучал из-подпространства голос Ангела. – Что тебе не смотрится, не слушается? Именно здесь, на границе ухода в другой мир человек может что-то принять и отвергнуть. Недаром же, многие грешники заранее видели, куда они уходят. Причём, иногда делились своими видениями с палачами. Поэтому многие палачи кончали жизнь в психушке. Разве ты не хочешь хотя бы определить, кто этот заключённый? Почему к нему явился Сын Человеческий? Ведь не с каждым такое происходит!

Ангел вывалился из стены на этот раз в форме тюремного надзирателя. Даже большая связка ключей болталась на широком ремне.

– Всё понятно: Репин, «Отказ от исповеди», – комментировал представленное видение Никита. – Так? Или опять скажешь, что рассуждаю, не вникнув в ситуацию, что впереди паровоза бегу, теряя на ходу последние тапочки?

– Скажу, – удовлетворённо кивнул Ангел. – Тебе, если книжный текст не нравится, не особо прислушивайся. Так уж Подсолнух написал, никуда не денешься. А вот в ситуацию вникнуть не мешало бы. Может быть, и текст, и ситуация для тебя более полезной окажется, чем для Подсолнуха-записанца или же этого нераскаявшегося смертника.

– Да какая, к лешему, ситуация, когда сплошь профанация! – воскликнул Никита. – Что, по-твоему, этот в натуре зек не знает, с чего Новая эра началась, от какой даты, то есть, откуда счёт происходит? Или действительно считает, что собралась пара-тройка пап и кардиналов, заложила за воротник по рюмке чаю, а потом объявила Новую эру начатой по случаю беззакусочного выпивона, нам только углубить оставили?

– Ишь ты, Аника-воин, – помотал головой Ангел. – А терпения-то у тебя самого ни на грош. Слушай лучше, о чём промеж себя два мира договорятся, а своё мнение потом как-нибудь выскажешь или запечатлишь на скрижалях. Никогда не бери пример с критиков, которые часто употребляют штамп, мол, не читал книгу, но знаю…

Ангел снова отбыл восвояси, только забыл сообщить, где они находятся. А сам Никита не представлял и не мог вообразить существование «своясей». Тем не менее, двое в камере продолжали «задушевную» беседу, совершенно не подозревая о третьем лишнем.

– А!.. Понимаю, понимаю, – тебя, как когда-то к Джордано Бруно, для исповеди ко мне подослали – оттуда. Ловко. Даже смешно, что ты в белом, а не в красном: «Он не был больше в ярко красном», как в «Балладе Редингской тюрьмы».

Смертник попытался засмеяться, но не смог.

– Впрочем, ещё целая ночь впереди, так сказать, вечность – до рассвета. Что ж, есть время: можно высказаться. Давай, что ли?

Он чуть отодвинулся на койке.

– Что же ты стоишь? Ты сядь. Вот здесь – указал он Исусу место. – Садись.

Исус шагнул и сел рядом со смертником.

– Гха! – гортанным звуком вырвалось из горла у смертника, – с попом помирать веселее, говорит народ.

– Я не поп, – сказал Исус.

– Это сейчас не важно. Извини меня. Это я так по привычке говорю, как многие другие: историческая необходимость словаря.

Они помолчали.

– А ты что: плоть? – спросил, приглядываясь к Исусу, смертник и коснулся рукою колена Исуса.

– Да, плоть. А ну-ка дыхни. – Дышит. Ну что ж, очень хорошо. Значит, вместе… до рассвета? Это камера смертников. Других сюда не сажают. И вообще, в одиночную камеру перед самым тем фактом не принято впускать к смертнику чужого. Может быть, помещений не хватило? Он помолчал.

– Ты по какому делу сюда попал? Ах, да, вспомнил: по этому, голгофскому, что ли? Да, да, что-то такое у меня в памяти мерещится, но я детали позабыл. Впрочем, это тоже сейчас не важно. Важно другое, совсем другое: только сформулировать сейчас не могу. Ты меня понимаешь?

Исус кивнул головой.

– Странно, как это я не заметил, когда тебя сюда впускали, раз ты плоть. Ты же не смог войти невозможным способом? или ты?..

– Я проник, – сказал Исус.

– Факт. Тем хуже для фактов. Но раз ты проник, то ты для чего-то проник. Быть может, ты не знаешь, кто я?

Он отодвинулся от Исуса на самый край койки.

– Я – анархист, террорист. Подготовил взрыв – с жертвами. По банковскому делу: банк ограбить хотели – государственный. Это – не для тебя дело. Ты – тихий. Хотя… – и анархист даже поднял палец кверху – помнишь, как ты мытарей, так сказать, финансистов из храма выгонял. О тебе много наврали, что ты тихоня.

– Много, – сказал Исус.

– Ага, вспомнил-таки и про Голгофу, и про Распятие анархист хренов, – встрял Никита. Он не боялся высказываться вслух, потому что книжные герои его не слышали. – Азы истории раньше в любой церковно-приходской школе преподавали. Подсолнух это вовсе не учёл, создавая героев. Или сам круглым неотличником был? Такое тоже случается. Живой пример братьев Ульяновых-Бланков. Младший до сих пор в театре одного актёра, что на Красной площади, роль вождя всех времён и народов исполняет по совместительству. Его, болезного, до сих пор похоронить не могут – что поделаешь, земля не принимает.

Поскольку собеседники снова не обратили внимания на ворчание Никиты, он с довольно кислой миной лица благополучно заткнулся, решив пока больше не вмешиваться. Меж тем антихрист, то есть анархист, поёрзал на ложе, застеленном рваным в пятнах – похоже от нечистот – одеялом и принялся развивать недремлющую мысль.

– Ну и я такой же, как ты. Только я в порядке экспроприации.

И зарвался. Меня выдали – твои, Иуды. Пускай. Теперь всё равно. Это тоже деталь. Тебя тоже предали. История повторяется. Легенда тоже повторяется. Всё повторяется. Факт! – по спирали заворачивается. Или, по-твоему: это не факт, а фатум. Факт и фатум сейчас одно и то же. Пускай фатум! Сейчас для нас двоих это уже не важно. Так всё же, зачем ты проник сюда ко мне? Ты же неорганизованно проник, сам от себя, так сказать, самотёком или как кустарь-одиночка. Но я – атеист, т. е. не верую на научном основании:

Древс, Ренан, Бакунин, Эльцбахер и прочие…, как анархист, понимаешь? Ах, да, – спохватился он, – ведь ты тоже анархист, тоже антигосударственник. Теперь всё ясно. Не совсем – но ясно. Значит, – до рассвета?..