Георгий Холопов - Домик на Шуе

Я рассмеялся, поняв, в чём дело, но комиссар только пожал плечами. Он хотел что-то спросить у меня, но в это время из-за поворота дороги показалась большая толпа краснофлотцев. Впереди шёл Никита Свернигора. Он был без рубахи, в одной тельняшке, и чуть ли не весь был перебинтован. Вид у него был измученный и усталый. Но брови сурово были сдвинуты, сталью отсвечивали глаза, и гневный голос его гремел в толпе. Он, видимо, рассказывал о злодеяниях гитлеровцев, о том, что видел на той стороне Тулоксы…

Проводив последний эшелон в Медвежегорск, я и Огарков побрели по пустынной Кондопоге. Печально выглядел город без жителей. На пыльных улицах валялись развороченные сундуки, разбитые шкафы, детские люльки, раскрытые буквари и тетради. В разных частях города горели дома, но тушить их уже было некому.

Чуть ли не у каждых ворот лежало по две, по три собаки. Ещё вчера с громким лаем, стаями, они носились по улицам, неведомо чему радуясь, а сегодня присмирели, лежали, положив морды на лапы, и слезящимися глазами провожали редких прохожих. Хозяева их покинули, и это они чувствовали своим собачьим чутьём…

Я с Огарковым был оставлен для связи с передовыми частями, обороняющими Шую, и нам предстояло добраться туда.

До моста через Суну мы доехали на пятитонке с боеприпасами, дальше — пошли пешком.

Петрозаводское шоссе было безлюдно. Холодный ветер пробирал до костей, рвал полы наших шинелей. Шли мы пригнувшись, взявшись за руки. Мало весёлого было в нашем положении, но мы не унывали. На то мы были фронтовыми журналистами! Ко всему ещё с Огарковым было легко в любом, даже самом тяжёлом походе. Газетчик он был молодой, но человек смелый, находчивый, изобретательный, прекрасный товарищ. Правда, у него был один существенный недостаток: он любил покушать, тяжело переносил голод.

Вот и в этом «походе на Шую» то и дело я слышал:

— Хорошо бы покушать сейчас…

Я тоже был голоден. Третий день мы почти ничего не ели. Но я старался не думать о еде, лелея в душе надежду добраться до первой солдатской кухни на Шуе, а там уж досыта поесть. Огарков же своим «Хорошо бы покушать сейчас…» возвращал меня к действительности, и тогда я чувствовал и голод, и холод, и усталость, и ноги начинали подкашиваться у меня.

После долгих размышлений я сказал:

— Знаешь что, Саша? Давай идти врозь. Так будет лучше.

Огарков с неохотой принял мое предложение, он не переносил одиночества, но я ускорил шаги, и вскоре он уже плёлся далеко позади меня.

Так мы, видимо, прошли около пяти километров. На развилке шоссе мне встретились два офицера. Я у них узнал о местонахождении командного пункта полка Спиридонова, дождался Огаркова, и дальше мы уже пошли вместе. Дело близилось к вечеру, было уже сумеречно, и нам следовало торопиться.

Вскоре на повороте шоссе показался небольшой посёлок. В одном домике мерцал огонёк. Мы облегчённо вздохнули и закурили. Дальше пошли спокойнее, уже предвкушая сладость отдыха и пищи.

Но тут вдруг случилось неожиданное. На том берегу Шуи раздались орудийные выстрелы и впереди нас, метрах в трёхстах, на шоссе легли четыре снаряда.

Мы бросились на землю, угодив прямо в грязь.

— Весёлая встреча! — только успел сказать Огарков, как снова четыре снаряда разорвались на шоссе. Мы поднялись, бросились бежать вперёд, во-время достигнув воронок от первых снарядов.

Всё новые и новые снаряды ложились на шоссе. Разрывы были необыкновенной силы, и мы принялись гадать: какими же снарядами стреляет противник? На шестидюймовку было непохоже. Воронка, в которой мы лежали, была метров пять в диаметре. И это — на шоссейной дороге!

Мы ждали новых снарядов, но их больше не было. Тогда мы вылезли из воронки и направились на мерцающий огонёк в окне.

Мы вошли в небольшой домик, и первое, что бросилось нам в глаза, — это самовары. Их было штук десять или двенадцать, стояли они на полу и на столе.

— Что — не выставку ли самоваров здесь устраивают? — спросил Огарков.

Два молоденьких лейтенанта, находившиеся в комнате, искоса посмотрели в нашу сторону и, не обращая на нас никакого внимания, продолжали торопливо упаковывать вещи. На наши расспросы, где командир или комиссар, они ответили что-то невнятное, из чего мы заключили, что командный пункт полка переехал куда-то туда, правее дороги, вглубь леса, и что они сами ещё толком ничего не знают.

Мы сели на железную кровать и молча уставились на лампу. Лейтенанты взвалили мешки себе на плечи, — в это время где-то близко раздались новые разрывы снарядов, — и торопливо вышли, пробурчав: «Дьяволы, опять нас ищут!»

Мы всё продолжали сидеть в тёплой и уютной комнате, ещё не осознавая того глупого положения, в которое попали, и неотрывно смотрели на приветливый тихий огонёк в лампе, от которого так было хорошо.

Но вот Огарков встрепенулся, встал.

— Где же нам кухоньку найти?

— Надо поискать, — сказал я.

Огарков вышел на улицу, но поиски его оказались тщетными. Он вскоре же вернулся назад и в отчаянии завалился на кровать: вокруг ни единой души, безлюдный лес!

Надо было что-то сказать, чтобы успокоить друга, и я сказал обнадёживающе:

— Не отчаивайся, подождём, наверное, кто-нибудь да зайдёт сюда.

— А что, если никто не зайдет? На покинутый командный пункт незачем ходить.

И тут только до меня дошли слова лейтенантов: «Дьяволы, опять нас ищут!», и я понял, что сюда, возможно, никто и не зайдёт, обстрел этот ведётся именно из-за этого домика, где ещё не так давно находился командный пункт полка.

— Надо занавесить окно, — посоветовал я Огаркову.

— Стоит ли?.. Может быть, и на самом деле кто-нибудь забредёт на огонёк?..

— Ладно, пошли тогда на поиски! — сказал я, и мы вышли на улицу. Но была такая темень, такой ветер и так было холодно, что мы немедленно вернулись в домик, к нашей лампе.

Огарков потрогал самовары, стоявшие на столе, один из них оказался тёплым. Он посмотрел в печь — там тлели угольки и вкусно пахло, но пищи — никакой.

— Где же, чёрт бери, покушать-то наконец? — крикнул он в отчаянии.

И, словно ему в ответ, на землю обрушилось несколько снарядов.

В это время дверь распахнулась и в комнату ввалились двое: капитан-пограничник и боец, видимо, его связной. Капитан изумлённо спросил:

— Неужели КП переехал?

— Переехал, — сказал я. — Куда — сами не знаем.

— Тысяча чертей! Что же нам делать?.. — Он представился. — Львов. Командир батальона. — И сказал своему связному. — Погреемся, отдохнём, а там будет видно, что делать.

Они только сели за стол, как снова начался артиллерийский обстрел. Снаряды разрывались недалеко от нашего домика. Мы выбежали на улицу. Вокруг всё трещало и сметалось с земли.