Эвре Рехтер - Бессмертные карлики

Но зато для него теперь было ясно, что он стоял у входа в лабиринт, который казался столь же извилистым и запутанным, как тот, в который некогда отправился Тезей, чтобы завоевать свою красавицу. Но пока вдали еще не раздавался рев Минотавра. Фиэльд был готов ко всему. В одном из своих многочисленных и богатых содержимых карманов он отыскал клубок ниток и гвоздь, который он воткнул в расщелину между скалами. Итак, нить Ариадны была изготовлена.

Перед ним лежало три пути. Левый, очевидно, вел в залу собраний карликов, где они с оглушительным шумом спорили. Оттуда пробивался зеленый свет. Но Фиэльд выбрал дорогу направо, где к освещению присоединялся красный оттенок. Это необыкновенное пещерное устройство не было, собственно говоря, совсем ново для Фиэльда. Природа прихотлива и архитектор хоть куда. Это подтверждают пещеры. Бермудских островов note 17. И повсюду на свете, глубоко под поверхностью земли, инженер, более могущественный, чем все инженеры человечества, взятые вместе, осуществил такие архитектурные замыслы, какие не может охватить самая дерзновенная фантазия. Предание заселило их титанами, циклопами, троллями, драконами, чертями и карликами. Там, в извечных лабиринтах, странствуют отверженные, проклятые, божественные преступники, созданные наивным воображением и страхом первобытных людей.

Но Фиэльду некогда было раздумывать об этих подземных привидениях. Пройдя вперед расстояние в сто метров, он увидел, что коридор снова разветвляется. Моток ниток в его руке сильно уменьшился. Но красный свет ясно блестел направо и, казалось, указывал дорогу к большому подземелью. Фиэльд продолжал идти по широкому туннелю. Преимущество для него заключалось в том, что всегда можно было шмыгнуть в сторону при неожиданной встрече.

Голоса в зале собраний давно уже замерли вдали. Тишина казалась еще более зловещею в этом красном туманном воздухе, который словно сочился весь кровью.

Вдруг Фиэльд остановился. В его руке остался только конец нитки. Но как раз налево открывалось светящееся подземелье. Он заглянул туда, воздух пылал кроваво-красным огнем, исходящим, по-видимому, из недр земли.

У огня сидели двое карликов спиною ко входу.

Но не карлики возбудили в Фиэльде жгучее любопытство.

Подле огня на пестрых коврах и подушках лежал нагой человек геркулесовского сложения. Вокруг его шеи было широкое золотое ожерелье. Колеблющийся отсвет пламени падал на лицо великана. Рот его был заткнут кляпом.

Фиэльд отскочил назад, с трудом переводя дыхание. Все это было так невероятно. Потому что человек, распростертый на коврах, был Антонио Веласко, черный Антонио, также прозванный «Ужасом Перу».

Существуют человеческие инстинкты, которые нельзя уничтожить обычною разумною логикою. Порыв к спасению существа, находящегося в смертельной опасности, никоим образом не является непременным признаком возвышенного или самозабвенного характера. Это — инстинкт, который дан людям и некоторым зверям самою природой, создавшею первородное вещество.

Фиэльд увидел своего врага, который стремился лишить его жизни, лежащим теперь беспомощно, как дитя, и медленно терявшим выкачиваемую из него кровь. То был предатель, разбойник, убийца самого низкого сорта. Он заслуживал смерти, и Фиэльд никогда бы не постеснялся в открытой борьбе всадить ему пулю в лоб.

Но его возмущало зрелище этих двух вампиров, упивавшихся кровью сильного и здорового человека. Вмешательство Фиэльда, быть может, будет стоить жизни ему самому и его обоим спутникам. Но будь что будет! Черный Антонио будет спасен. Несмотря даже на то, что бандит был, очевидно, захвачен в ту минуту, когда он сам хотел запустить когти во внучку Сен-Клэра. Наемник Мартинеца, значит, последовал тайно за экспедицией вверх по реке Тапичи, где Немезида настигла его вместе с его спутниками. Теперь он лежал в качестве жертвы для замечательнейшей трансфузии крови, которую только знала история.

Первою мыслью Фиэльда было подстрелить обоих карликов. Но тут случилось нечто, что заставило его переменить тактику. Золотой обруч вокруг шеи боксера был расширен при помощи какого-то механизма, и Фиэльд заметил, что один из карликов так же, как и пленник, имел на шее золотой обруч, и тонкая трубочка с упругими шарами соединяла оба обруча. Это прибор походил на насос. Подробности его нельзя было различить в этом скользящем полусвете. Но принцип его был ясен. К обручу, надетому на пленника, был прикреплен один конец тонкой трубки, заканчивающейся полою иглою, которая вводилась в сонную артерию, посредством нажимания одного из шаров кровь выкачивалось из артерии в трубку, а вторым шаром накачивалась в шейные артерии карлика. Таким образом, кровь не подвергалась действию воздуха, а общее нагревание всей трубки препятствовало ее свертыванию и застыванию.

Фиэльд никогда не получил впоследствии возможности ближайшего исследования этого удивительного аппарата, но не было никакого, сомнения, что он действовал так же верно, как и знаменитый прибор ученого Элекера. Один из карликов управлял переливанием крови, меж тем как другой со слабым, словно кошачьим, мурлыканием, наслаждался крепительною, животворною жидкостью, струящейся из исполинского тела Антонио.

Тут Фиэльд, отодвинувшись назад в тень, увидел в первый раз лицо того карлика, который при этой операции играл роль врача. И, несмотря на всю серьезность положения, он невольно улыбнулся.

В то время, когда карлик вертелся и суетился между своих золотых приборов и тряс своею большою головою, сплошь покрытою морщинами и складками, он был поразительно похож на дряхлого, рассеянного и крякающего от тайной гордости старика по поводу своих исключительных знаний. Недоставало только круглых очков в роговой оправе — и стиль получился бы самый современный.

Другой карлик был не менее замечателен. Когда маленькое бледное существо уселось на какое-то подобие стула, Фиэльд к своему величайшему удивлению узнал в нем женщину. Груди иссохли, живот выдавался, ноги были кривы. Но на лбу, низком и покатом, она носила знак своей принадлежности к полу Евы: диадему с неотшлифованным изумрудом редкой красоты. По-видимому, она чувствовала себя прекрасно — закрыв свои глаза, она наслаждалась трансфузией, как обжора тонким обедом.

В то же время Фиэльд заметил еще нечто, что заставило его широко раскрыть глаза. В глубине красного помещения, которое, как видно, являлось святая святых, находилось множество шнурков, свисающих друг подле друга длинным рядом со сводов потолка. Они напоминали столь модные еще недавно портьеры из бус и пестрели узлами и нитями различной окраски. Направо, отдельно от других, висел длинный шнур, который казался окруженным особым почтением и заботливостью.