Поль д'Ивуа - Невидимый враг

И, слегка пошатываясь, он подошел к доске, на которой висели ключи от ворот и потерн кладбища.

— Что за притча! — вскричал он. — Как будто нет ключа от потерны номер четыре. Добро бы, я видел два ключа на одном номере, это случается, когда выпьешь. А то вишь ты! Ни одного!

Он протер глаза и еще раз посмотрел на пустое место.

— Нет, ушел ключ! Да не беда, без ног далеко не уйдет. Тут он где-нибудь. В такой толкотне, как сегодня, нет ничего мудреного, что он куда-нибудь завалился. Ну, идти, так идти!

И, отворив дверь, он вышел на воздух.

Правда, ночь была лунная, но после жаркого дня от земли поднимался пар, и в воздухе висел молочно-белый туман, которому лунный свет придавал опаловые оттенки.

— Ах, провались ты, туман! Вот уж некстати! Черт меня знает почему, но я что-то не совсем ясно вижу.

И, ворча, он поплелся по аллеям кладбища.

— Ну и дорога! Кочки какие-то! Никак и не пройдешь прямо, — бормотал он, качаясь то туда, то сюда.

Дорога, на которую ворчал почтенный сторож, была, конечно, ни в чем не виновата. Виновно было бренди. Но, к чести Иеремии, надо сознаться, что, хотя его тело и покачивалось, но дух был бодр, а чувство долга устойчиво.

— А чудные эти памятники в тумане! Точно войско, а я будто генерал. Да и впрямь войско! Если бы все, что тут лежат, встали, появилась бы армия. Только нет, шалишь, не встанешь, как говорил сейчас Фок. У, чудак этот Фок со своими привидениями… И выдумает тоже! Ха-ха-ха!

Смех пьяницы прокатился эхом между памятниками.

Лукер остановился и огляделся.

— Это еще что?!

Он прислушался, но было тихо.

— Это бренди шумит в голове, — пробормотал он. — Но что за притча! Кладбище как будто стало больше, идешь, идешь, а конца все нет! Уж это начальство! Вероятно, оно распорядилось расширить ограду без моего ведома. То есть никакого порядка!

Ветерок прошумел в деревьях и задел своим свежим дыханием горячую щеку пьяницы.

— Это еще что за фамильярности! Кто смеет хватать меня за нос?

Он поднял руку к лицу и сейчас же другой рукой схватил свою же руку.

— Рука! Ну нет, не уйдешь. Что за безобразие? Какая-то рука шляется ночью по кладбищу. Ну и задам же я своим подручным! — И Иеремия все крепче сжимал руку, не замечая, что это его же рука. Ему стало страшно. Он начал барахтаться, возиться, в этой борьбе с самим собою ударился локтем о памятник. Он тут же выпустил свою руку.

— А, драться?! Постой же ты! Да где же ты? И руки тоже нет. Нет, непременно выпрошу у начальства собаку, а то и двух. Это будет удобнее.

Он становился все пьянее.

— Вот чудеса! Я смеялся в школе над учителем, когда он толковал, будто земля вертится! А теперь выходит, что он прав! Извините, господин магистр, действительно вертится, теперь-то я это и сам уже чувствую.

И действительно, бедняге казалось, будто земля уходит у него из-под ног. Причудливые надгробия, кресты, плиты, аналои, часовни кружились в одну сторону, небо и звезды — в другую, чтобы не упасть, он уцепился за угол часовни.

— Хорошо, что ты тут, бедняга, — обратился он мысленно к покойнику, лежавшему под этой часовней. — Хорошо, что ты тут, а то я бы упал. И чего это земля так развертелась? Право, я куда-нибудь выйду, экипаж что-то уж слишком беспокоен…

Ноги его подкосились, и он сел на землю, прислонившись спиной к памятнику. Очутившись в этом положении, он сразу же почувствовал облегчение.

— Д-а, так-то лучше! Вертись, вертись, матушка, — обратился он к земле. — Теперь я сел…

Но вдруг он замолчал и вытаращил глаза. Дыхание сперло в его груди.

— Это что еще?! Теперь заходили! Это уж не руки, а ноги.

Он подался вперед, стараясь увидеть тех, чьи шаги донеслись до его слуха.

— Наверно, заблудились, как я… ведь не на бал же пришли, не на митинг! Да и идут-то как-то чудно! Тоже небось хватили, голубчики?

В нем пробудилось сочувствие пьяного к пьяным.

— Надо их проводить, — забормотал он. — Но как они сюда попали? Значит, стену-то не расширили, а совсем сломали? Уж это мне начальство! Пожалуй, так я и не на кладбище! Ориентируемся, черт возьми! Нет, тут на кладбище. Вот ива, под которой похоронен Триплекс… Молодец корсар, славно я сегодня за тебя поужинал! — он расчувствовался. — Ах, бедняга, бедняга! И чего это ты вздумал умирать. То ли дело выпить! Ну, будь спокоен, дружище, я выпил за двоих, за тебя и за себя. А право, мне тебя жаль, я даже плачу!..

И он вытер кулаком пьяные слезы, катившиеся по его щекам.

Вдруг под ивой показались несколько человек. Это снова привлекло внимание сторожа. Фигуры людей неясно вырисовывались в тумане, но ему показалось, что он видит и мужчин и женщин.

— Это что за господа, чего им здесь надо? — пробормотал он со страхом.

Один из пришедших нагнулся вперед.

— Копает, — прошептал сторож.

Глухой звук откинутой в сторону земли подтвердил это предположение.

— Что они, выкопать его хотят?! Ну нет, я не даром деньги получаю!

Он сделал усилие, чтобы встать, но в это время послышался чей-то нежный, немного насмешливый голос:

— Не бойтесь, мисс! Сейчас наш Триплекс встанет, чтобы поцеловать вашу ручку!

— Встанет! — пробормотал Иеремия. Волосы его встали дыбом, ноги подкосились, и он снова упал на землю так неловко, что стукнулся об угол памятника. Тихо застонав от боли, он схватился одной рукой за ушибленное место, другую же поднес к сердцу, которое забилось от страха, и в безумном ужасе, не двигаясь, смотрел на эту необычайную сцену.

Незнакомцы копали землю. Теперь работало уже несколько человек. Звенело железо заступов, ударяясь о голыши, куча земли возле работников поднималась все выше и выше. Женщины, одетые довольно изящно, как можно было рассмотреть в тумане, молча смотрели на эту таинственную работу. Одна из них была, по-видимому, в глубоком горе, две другие, казалось, утешали ее.

Работа все продвигалась вперед. Скоро послышался громкий стук.

— Гроб, — проговорил тот же голос. — Прыгайте в яму, привязывайте веревки.

Тени как будто провалились под землю. Ужас сторожа дошел до последнего предела, он закрыл глаза руками.

— Нет, не буду смотреть… Мертвец встанет… Ах, если бы я мог встать и убежать…

Напрасное желание! Опьянение и испуг совершенно лишили сторожа способности движения.

Он не видел, зато слышал все, что происходит. Послышалось шуршание веревок, потом толчки гроба о стенки могилы, глухой стук, когда гроб поставили на землю, потом легкий скрип отвинчиваемых винтов. Очевидно, начали снимать крышку гроба.

— Как он бледен! — послышался женский голос.

— Сейчас к нему вернется обычный цвет лица, — ответил мужской голос, который дважды уже слышал Лукер. — Не бойтесь, мисс. По счастью, заключенных всегда хоронят во всей их одежде. Без этой мудрой предосторожности наш друг мог бы схватить сильный насморк в таком тумане.