Африкан Бальбуров - Черная пасть

Иннокентий Бутырин, аккуратно сложив прочитанную бумагу и положив ее за пазуху, широким жестом обвел вокруг:

— Ежели вы несогласные и задумаете драться, вам здесь хана. Вы в мешке! Вместе с золотом вот сюды сложите оружие!

Самойлов поймал себя на том, что пристально вглядывается в толстый короткий указательный палец партизанского командира, показывавший на место у себя под ногами.

— Чтобы вы могли отстреляться от каких-нибудь мелких шаек, мы согласные оставить оружие одному взводу, и можно не сдавать оружие офицерам. Все остальное — сюды!

Джекобс повернулся к Самойлову и щелкнул каблуками.

— Кажется, ничего не остается, как подчиниться? — сказал он. — Пожалуйста, переведите: подчиняемся силе, золото отдаем! Но пусть этот... джентльмен передаст бумагу. И потом — оружием одного взвода обеспечить безопасность всего отряда нельзя.

Бутырин опять нагнулся к Бадме, и тот ему что-то передал. Самойлову это показалось странным.

— Вся дорога до Верхнеудинска под нашим прицелом, — сказал Бутырин. — Никто вас не тронет. Все! Давайте золото сюды!

Джекобс отдал приказание. Солдаты принялись выполнять.

— А знаете, — обратился майор к Самойлову, — я бы многое отдал за то, чтобы всадить обойму моего кольта вот в ту физиономию, в бывшего проводника!

Самойлов увидел за каменным завалом сияющее от радостного волнения лицо Чимита. Ему показалось, что Бадма подмигнул ему, а Чимит даже приветливо махнул рукой. Но тут Самойлову пришлось широко раскрыть глаза и слегка отпрянуть от небывалого изумления. Не успел майор договорить свою фразу, как Бадма сделал шаг в сторону Джекобса и поправил маузер в деревянной кобуре, а потом на хорошем английском языке громко произнес:

— А я не дал бы вам сделать ни одного выстрела из вашего кольта. Мой маузер вышиб бы его из ваших рук!

Чимит прыснул, увидев, как от английских слов отца у всех вытянулись лица, Джекобс как-то весь согнулся, сник. Мальчик смотрел, не отрываясь, как солдаты таскали ящики с золотом — квадратные, небольшенькие, в каждую сторону не больше локтя Чимита. Но, видать, тяжелые — каждый солдат тащит один и напрягается. Смешно! Чимит даже сосчитал, сколько сложили мериканы винтовок: сто двадцать штук!

Самойлов подошел к Бадме Галанову и спросил:

— Скажите, где вы могли выучить английский?

Бадма не спеша закурил, ответил:

— В Монголии, Западном Китае.

— Как это... в Западном Китае?

— В ученых экспедициях был проводником. Дважды. Английские экспедиции-то. Пришлось выучить их язык.

Чимит видел, с каким изумлением смотрел на отца Самойлов. А Джекобс, опомнившись после того, как перевели слова Бадмы, произнес со сдавленным хрипом какие-то ругательные слова. Бадма, смеясь, перевел Иннокентию Бутырину смысл этих ругательств: «Неужели эта каналья понимал все, о чем мы говорили?» Потом Бадма помахал рукой Самойлову и крикнул по-английски:

— Прощайте! Желаю вам всего хорошего, а потому — не попадайтесь нам поперек дороги!

Партизаны с хохотом уходили из Ущелья Согжоев. Конечно, не все понимали, над чем и почему смеются, но все равно от души и изо всех сил поддерживали этот хохот, так славно снимавший напряжение. Бывает же ведь, что люди, нахохотавшись, уже потом с удивлением узнают, над чем смеялись!..

Едва партизаны отошли от американцев, как Бутырин подозвал Бадму и сказал:

— Ты с сыном оставайся, догляди, как они выбираться будут. Бери с десяток бойцов да последи, поприкрывай их сзади, чтобы какие бандиты не напали. Ну, покедова!

К американцам подбирались густыми зарослями тальника. Джекобс стоял, судорожно ухватив костлявыми пальцами руки подбородок. Длинный и тощий, согнувшийся, он показался Чимиту таким жалким. Недалеко, заложив руки в карманы, Самойлов внимательно наблюдал, как солдаты грузили ящики на коней.

Вдруг Чимит ткнул отца в бок. К Джекобсу подходил, непрерывно кланяясь, с жалкой улыбкой на широком грязном лице низкорослый толстый оборванец. Он шел, крича:

— Прошу вас: только выслушайте! Умоляю: только выслушайте меня!

— Это он! — жарко шепнул Чимит. — Коня у меня отбирал!

Джекобс при виде оборванца вздрогнул.

— Что этому типу надо? — резко пролаял он.

— Переводить не надо, я понимаю по-английски. Позвольте представиться: подполковник генерального штаба Российской армии Иван Арнольдович Грум-Гржмайло! Я прошу вас взять меня с собой в Северо-Американские Соединенные Штаты.

— Что-о? Этот идиот пришел издеваться? Вместо пяти пудов золота привезти полковнику Морроу пять пудов вонючего дерьма? Кар-рамба! Зачем такой нужен Америке?

Подполковник гордо поднял голову.

— Я прошу политического убежища. Уверен: буду нужен Америке — я знаю все военные секреты России! С крушением монархии я свободен от присяги. — Сказав это, подполковник выпрямился, вытянул руки по швам и поднял подбородок.

— Что-о? — заорал Джекобс. — Потеряв золото, я должен привести военные секреты, пригодные как прошлогодний снег? Во-он с моих глаз!

Подполковник затрясся и вдруг стал на колени.

— Я так долго добирался до вас!.. Вы — моя последняя надежда!

— Какое мне до этого дело?

— Я родной племянник великого ученого Грум-Гржмайло!

— Да будь вы хоть родной племянник Вудро Вильсона! Уберите эту дрянь с глаз моих!

Подполковник с минуту стоял, словно оглушенный, потом стал подниматься. Вдруг всплеснул руками, топнул правой ногой, поднял левую руку и закружился в танце, от которого Чимиту стало зябко. Задыхаясь от небывалого напряжения, он кружился все сильнее и сильнее, выговаривая еле внятные странные слова: «Инга-Инга-Ингода! Инга-Инга-Ингода!»

Чимит знал, что Ингода — река в Читинской стороне, там бывали войсковые учения забайкальских казаков. Вдруг подполковник остановился, застыл, как будто его парализовала неведомая сила.

— Это меня вы назвали дрянью? Видит бог, я станцевал мой детский танец — простился с Ингодой, она недалеко отсюда, я не дошел до нее!.. А ты — заокеанская крыса, шакал, прибежавший к трупу великой империи! Получай!

Подполковник выхватил из кармана маленький блестящий браунинг, но его опередили: майор Джекобс с искаженным лицом, ощерясь, разрядил в извивающегося в корчах подполковника всю обойму своего кольта.

Чимит утер тыльной стороной ладони обильно выступивший на лбу пот и тихо попросил отца:

— Уйдем отсюда!

Бадма Галанов отвел свой маленький отряд в глубь тальников. Над Ущельем Согжоев, вырвавшись из тумана, засияло солнце.

Серенки — спички. Здесь речь идет о старинном обычае оставлять все необходимое на случай, если забредет кто из заблудших — может, каторжник, может ссыльный.