Пантелей Михайлов - Операция «Сокол»

— Не пришло в голову. Зайцев обнадежил, мол, Левкин все равно найдет. Вытащит.

— Ну, хорошо. Разговор этот остается между нами, товарищ сержант. Дело мы закрываем, поскольку шофер Зайцев покончил самоубийством.

— Как? Вы сказали — самоубийством? — воскликнул Соловьев. На лице его мелькнуло выражение какой-то дикой радости, как у приговоренного, с шеи которого палач в последнюю секунду снимает петлю. — А у нас говорят...

— Не верьте тому, что говорят. Экспертиза подтвердила: самоубийство. Застрелился из страха...

Вечером у капитана Обухова обсуждали итоги расследования. Фактов причастности Соловьева и Зайцева к немецкой агентуре по-прежнему не было. Ведь они ехали действительно согласно указателям и сигналам регулировщика. А доказать, что они знали о подмене, мы не могли. Оставался лишь психологический анализ.

У капитана Потапова также не было никакой зацепки. Он пока что входил в обстановку, «вписывался», по его выражению.

Капитан Потапов оставил у помощника взвода Егорова самое благоприятное впечатление. Статный, с вьющимися волосами, открытым лицом с правильными чертами и небольшим шрамом на левой щеке, что придавало ему особую мужскую привлекательность, он сразу располагал к себе.

Егоров уже получил распоряжение штаба фронта о прохождении радистом Потаповым практической работы на новой (пока секретной) рации БП-10, по окончании которой он будет откомандирован в штаб третьей гвардейской армии. Командир взвода связи не знал, что Потапов — опытный контрразведчик СМЕРШ фронта, что он хорошо владеет немецким языком. После короткого разговора лейтенант Егоров заключил:

— Подготовим из тебя, старшина, классного радиста. Наставником дадим «старика».

Стариком во взводе называли Соловьева, потому что он был старше всех, опытен в своем деле, хотя лет ему было всего тридцать с небольшим.

Может быть, в душе Егорова оставались кое-какие сомнения в отношении Соловьева, хотя мы постарались разубедить его. Но как человек добросовестный, он назначил учителем старшины именно его, лучше радиста у него не было.

Соловьев принял Потапова сдержанно, даже настороженно, разговоров не заводил, хотя жили они в одной землянке. Вскоре произошел случай...

В этот вечер Соловьев неожиданно разговорился. Был он сильно возбужден, словно выпивший. Он завел разговор о женщинах.

— А ты, Потапов, оказывается, ловелас, — сказал он, панибратски подмигивая. — Кто она, такая красавица? Льнет она к тебе. Как ты ее подловил? Завидую... А ты женат?

— Хочешь мне моральную неустойчивость подвести, — смеясь, ответил Потапов. — А ты вроде как следишь за мной, сержант? Вот не думал.

Соловьев, похоже, смутился.

— Так, случайно увидел. А я женат. Уже десять лет. А все влюблен в нее, как студент... — Соловьев стал рассказывать о жене, какая она у него умница да красавица, и как будто не мог остановиться.

Слушая его, Потапов достал из-под койки вещмешок, намереваясь сменить носки, и сразу обнаружил, что мешок завязан совсем не так, как это делал он. Не подав вида, развернул белье, а из него на койку выпала солдатская книжка. Взглянул в нее мельком — на месте фотографии пустое место. Выкрали? Цель? Хотят выяснить, что за птица Потапов? Ясно. Решили проверить по своей картотеке, не значится ли он там? Это уже серьезно. Заподозрили? Дал повод? Вроде бы нет. Значит, осторожны: новый человек. Выходит, попал на верный след...

Все это капитан прокрутил в уме мгновенно, стараясь поддерживать разговорившегося радиста.

— Женщина мила и прелестна, пока не станет твоей женой. Поэтому бытует мнение: чужая жена всегда лучше, — заметил он, укладывая вещмешок.

— Банально, пошло, старшина! — несколько наигранно возмутился Соловьев. — Я уже говорил: для меня нет женщины лучше жены во всем свете. Вот взгляни, какая красавица! — Соловьев вскочил с койки, порылся в кармане уже снятой на ночь гимнастерки, вынул фотографию, придвинулся к Потапову.

— Смотри, разве не красавица? Ангел. Говорят, все чувства человека отражены в глазах. Неправда. По ее глазам ничего не прочтешь. Тут она улыбается, а глаза серьезные, строгие даже. — Было ясно, что всей этой болтовней Соловьев пытается скрыть свою нервозность. А подсел рядом с целью выяснить, обнаружил ли Потапов пропажу фотографии из книжки. Видимо, ничего не выяснив, сказал на всякий случай: — Я ведь тоже был парень что надо. Была у меня фотокарточка тех лет, да вчера потерялась куда-то из кармана гимнастерки. Может, выронил.

Соловьев положил карточку жены на место, накинул на плечи шинель и вышел на улицу. Потапов тотчас проверил карманы его гимнастерки, нашел то, что хотел: квадратик картона, запечатлевший Соловьева в довоенное время.

Мы с капитаном Обуховым подходили к штабу полка, когда навстречу нам вышел лейтенант Егоров. Он имел вид человека с глубокого похмелья.

— Я к вам, — сказал он хриплым голосом. — Произошло такое, что не могу себе объяснить...

— Зайдем в штаб, там расскажешь, — предложил Обухов.

— Вечером я почувствовал себя смертельно усталым. Такого никогда не случалось, — начал рассказ командир взвода связи. — Шел в свою землянку и прямо на ходу спал. Едва добрался до койки, уснул, не раздеваясь. Среди ночи вдруг во сне или наяву слышу шаги. Мягкие, словно босой ногой. Приблизились к моей кровати. Затихли. Я хочу встать, но не могу. Не в силах поднять голову, она словно бы чугунная. Произнести слова, крикнуть тоже не могу. Потом снова услышал те же шаги. Они удалились, и все стихло. Через какое-то время я заставил себя подняться, просто неимоверными усилиями. Взял фонарик, пистолет — они у меня в любом случае в изголовье. Шатаясь, дошел до двери, вышел на улицу — никого, тишина.

— Где был ординарец?

— Куликов спал у порога.

— Он был в сапогах?

Егоров потер лоб.

— И теперь голова тяжелая. Так... Да, он был в носках. Запомнил, потому что запнулся о его ноги. Но он даже не пробудился... А вы что?.. Я же хорошо слышал, как открылась и закрылась дверь.

— Что же могло интересовать ночного посетителя в вашей землянке?

— Может быть, полевая сумка. Там были две полевые карты. На одной нанесен наш передний край на сегодняшний день. На второй обозначен бой западнее Папортного...

— А вы как обычно спите? Крепко?

— Нет. Я чуток во сне. Малейший шум заставляет просыпаться.

— Об этом, конечно, знают немногие, — заметил капитан Обухов. — А что вы можете сказать о своем ординарце?

— Несчастный человек этот Куликов. Был контужен под Москвой. Что-то с головой. Почему его не освободили подчистую? Не понимаю. Говорил о нем с начальником штаба. Ничего, говорит, в ординарцы годится. Он оказался прав. Куликов хорошо справляется со своими обязанностями. А почему вы об этом спрашиваете? Подозреваете?