Борис Полевой - Золото

Волки обогнали Николая, но страха Муся не почувствовала. Было лишь удивление. Не испугалась она и тогда, когда, тяжело дыша, с астматическими хрипами, пронесся по кромке косы огромный черный кабан, косивший на людей маленьким, злым, заросшим жесткой шерстью глазом.

Но вот наконец и остров, кусты. Зеленый тальник больно хлещет по лицу. Николай делает несколько нетвердых шагов и, вдруг покачнувшись, начинает оседать. Последним усилием он опустил Мусю на траву и сам свалился тут же. Рука его никак не может найти и расстегнуть пуговицы гимнастерки.

Муся расстегнула партизану ворот и вскочила, чтобы сбегать за водой, но тут же со стоном опустилась на землю. Жгучая боль в колене или чуть выше его пронзила ее. Девушка посмотрела на свою левую ногу и с удивлением увидела, что стеганная ватой штанина вся почернела и заскорузла. Что-то скверное случилось с ногой. Девушка беспомощно огляделась. Полное безлюдье. Пожар уже подступил к озеру. Густо чадя, пылают на берегу серые заросли ольшаника. Горящие ветки, подброшенные пожаром высоко в воздух, падают и с шипеньем гаснут в воде. Головы спасающихся от огня зверей то там, то тут бороздят холодную гладь.

Николай пошевелился, начал дышать ровней.

— Елка там… Стрельни… Посигналь ему! — с трудом говорит он Мусе, не поднимая головы.

Но в это время где-то недалеко слышится короткая очередь. Муся и Николай замирают. Вдруг с шумом раздвигаются кусты тальника, из яркой зелени появляется черное, лоснящееся лицо маленького партизана. В руках у него автомат.

— Ух, и кабанище здесь! Здоровенный — ужас!

Толя с облегчением сбросил на траву тяжелый мешок. Приподнявшись с земли, Николай пощупал кожух его автомата. Он был еще теплый.

— В кого стрелял?

— В кабана. Целую очередь ему в спину врезал — он хоть бы что! Ушел…

С мальчишеским бахвальством, пренебрежительно пнув ногой спасенный мешок, Толя устало докладывает:

— Еле нашел его в дыму. Вот грузный, черт! Там что в печке, верь слову… Заяц на меня налетел, чуть с ног не сбил… Ой-ой-ой!

Толя вдруг вскочил и с воплями страха и боли начал бить себя по бедрам, точно стараясь стряхнуть ядовитых, опасных насекомых. Потом он сорвался, бросился вниз под берег, и тут же послышался судорожный плеск воды. Вернулся он несколько смущенный.

— Вот черт! От пожара убег и чуть здесь не зажарился. Вдруг как меня куснет… Ай-яй-яй… насквозь прожгло… — Он с сожалением рассматривал две большие дыры, прогоревшие на стеганых шароварах. — А ведь мне вчера Кащей Бессмертный со склада совсем новенькие выдал… Штаны-то какие были!

Толя чуть не плакал. Его искреннее горе после только что пережитых опасностей и бед было так комично, что на черное от копоти лицо Муси помимо воли выползла улыбка.

Несколько минут все трое сидели молча, наслаждаясь свежим воздухом, неподвижностью, тишиной. В самой этой тишине было нечто гипнотизирующее, успокаивающее, бесконечно дорогое всем троим. Долго никто не смел нарушить тишину.

Николай вдруг спохватился:

— Муся, а как нога?

— Очень болит, очень… Что с ней?

— Елки-палки, что… Вы же в торфяной карьер ссыпались. Там машина какая-то стояла вроде плуга. Об эту машину как треснулись… Вот что…

Николай стал перед девушкой на колени, осторожно приподнял и ощупал ее левую ногу.

— Кость не размозжило? — тихо спросил Толя.

— Как будто цела. Бинт есть?

— А то нет! У меня все есть…

Пока Толя, вымыв предварительно в озере руки, разорвал ниткой пропитанную парафином бумагу индивидуального пакета, Николай острым штурмовым ножом вспорол штанину. Сбегали за водой, смыли запекшуюся кровь. Коленка посинела и распухла, но сгибалась. Чашечка, невидимому, осталась цела. Рана выше колена была небольшая, но, видимо, задела какой-то сосуд. Кровь еще бежала тугим пульсирующим родничком.

Толя и здесь оказался молодцом. Пока Николай плескал из пузырька прямо в рану дезинфицирующую жидкость, мальчик намочил полотенце, сделал из него плотный жгут и перехватил им ногу повыше раны. Жгут был наложен так ловко, что родничок крови перестал биться и постепенно иссяк.

— Видал медицину? — хвастливо произнес маленький партизан, довольно потирая руки.

Николай осторожно приподнял раненую ногу девушки и, положив ее себе на колено, стал туго бинтовать. Муся застонала. Николай испуганно отдернул руки.

— Ничего, ничего, бинтуй.

В серых глазах девушки испуг сменился тихой радостью. Слабой рукой она прикоснулась к путаным волосам Толи и прошептала:

— Милые, милые вы мои!

Затем взгляд девушки остановился на лице Николая, закопченном, пятнистом от сажи и ожогов. Опаленные брови и ресницы белели на нем, как пух. Уловив этот взгляд, партизан почувствовал вдруг, что ему неловко оттого, что он держит у себя на колене стройную, мускулистую ногу девушки. Руки, обертывавшие ногу бинтом, задрожали. Муся, мгновение назад не ощущавшая ничего, кроме благодарности к двум своим друзьям, тоже вдруг застыдилась, покраснела и, скрипнув от боли зубами, сняла раненую ногу с колена Николая. Скаточка не размотанного бинта вывалилась у него из рук и, разматываясь, упала на траву.

— Тоже мне санитар! — пренебрежительно фыркнул Толя и, ловко действуя своими худенькими, непропорционально длинными руками, быстро закончил перевязку.

Потом, когда они собрались идти, чтобы пробраться вглубь лесистого островка, Муся взбунтовалась и запретила Николаю нести ее на руках. Пришлось наскоро из плащ-палатки и двух березовых жердей мастерить носилки.

Лесной пожар постепенно окружал озерко, замыкая вокруг него кольцо огня и дыма. Огромными кострами полыхали вершины деревьев. Пламя ползло по траве, по кочкам, плясало в курчавом кустарнике. Бурые смерчи огня и дыма, взвиваясь в небо, в опрокинутом виде отражались в гладкой воде. Казалось, и вода пылает все тем же мрачным, красным огнем.

До выздоровления Муси путники решили обосноваться в глубине острова, на маленькой круглой поляне, окруженной густым лиственным лесом. Продолжать путь они не могли. Место же это для их вынужденной стоянки было действительно самым безопасным. Вряд ли кому, даже из самых ярых карателей, пришло бы в голову пробираться по черной пустыне выгоревшего леса и искать партизан здесь, на острове. Все же путники приняли меры предосторожности. Мешок с ценностями на всякий случай был закопан в стороне от лагеря. Дотошный Толя даже тщательно замел следы на песчаной косе.

В зарослях малины был построен для Муси маленький шалаш. Вход в него закрывался плащ-палаткой. Сами строители первую ночь проспали на земле у костра. Но утром девушка обозвала их лентяями и, пригрозив, что и она в знак протеста переберется на воздух, заставила строить второй шалаш, размером побольше.