Уильям Джекобс - Искатели клада

Онъ громко расхохотался, но смѣхъ его не нашелъ отклика. Стобелль шумно поставилъ свой стаканъ на столъ и нахмурился.

— Ничего тутъ нѣтъ смѣшного! — проворчалъ онъ, — весь городъ могли облагодѣтельствовать!

— Ну, теперь все равно дѣла не поправишь, — развелъ руками капитанъ. — Какъ? Вы уже уходите?

— Ухожу, — мрачно проговорилъ Стобелль и, молча простившись, вышелъ изъ коттэджа, съ такою силою захлопнувъ входную дверь, что напугалъ проходившую мимо старушонку.

Послѣ ухода посѣтителей миссъ Дрюиттъ сидѣла нѣкоторое время у себя, поглядывая неблагосклонно на нѣкоторыя рѣдкости, пріобрѣтенныя для нея дядею, благодаря навязчивости м-ра Тредгольда; затѣмъ, вспомнивъ, что она оставила внизу на каминѣ ключъ отъ часовъ, миссъ Дрюиттъ сошла въ пріемную, гдѣ застала капитана нагнувшимся надъ раскрытымъ ящикомъ бюро. Онъ съ несвойственною ему лихорадочною поспѣшностью перерывалъ бумаги и, очевидно, чего-то не находилъ.

— Пропала! — проговорилъ онъ, пораженный.

— Что такое пропало?

— Карта! — воскликнулъ капитанъ, теребя свою бороду. — Я сунулъ ее прошлый разъ вотъ въ это отдѣленіе и съ тѣхъ поръ не дотрогивался до нея, а теперь ея нѣтъ и нѣтъ.

— Но вѣдь вы сожгли ее! — изумилась Прюденса. — Вы сказали, что мысъ Сильвіо превратился въ вулканъ.

— Вѣрнѣе сказать: я собирался ее сжечь, а вулканъ — это я такъ: для краснаго словца! — объяснилъ сконфуженный каштанъ, чувствуя легкій укоръ въ ея голосѣ. — Ты знаешь, Чокъ все время приставалъ ко мнѣ, и я не зналъ, какъ ему отказать…

— А можетъ быть, вы сожгли ее и забыли?

— Я навѣрно знаю, что не сжегъ! — разсердился капитанъ. — Надо спросить у Джозефа.

— Вы сказали при немъ, что сожгли ее, — остановила его миссъ Дрюиттъ.

— Правда. Но значитъ, кто-нибудь ее стащилъ. Великій Боже! А вдругъ они все же отправятся?

— Ужъ это будетъ не ваша вина, — спокойно отвѣтила миссъ Дрюиттъ.

Капитанъ продолжалъ ерошить свои волосы, покуда они не встали у него ершомъ. На лицѣ его отражались волновавшія его чувства.

— Кто-то ее стащилъ, — повторилъ онъ, — а если карта украдена, они, пожалуй, отправятся на поиски клада.

— Но, можетъ быть, ничего не найдутъ?

— Можетъ быть, и не найдутъ, — проворчалъ онъ, вставъ и зашагавъ по комнатѣ. Прюденса, пораженная внезапною мыслью, подошла въ нему.

— Эдуардъ Тредгольдъ одинъ оставался здѣсь сегодня.

— Нѣтъ! нѣтъ! — воскликнулъ капитанъ:- кто бы ни взялъ ее, это навѣрно былъ не Тредгольдъ. По всему городу уже трезвонили о ней.

— Онъ вздрогнулъ, когда вы сказали, что сожгли ее, — настаивала миссъ Дрюиттъ, — я убѣждена, что въ скоромъ времени отецъ его съ Чокомъ и Стобеллемъ отправятся въ далекое плаваніе. Покойной ночи!

Между тѣмъ союзники возвращались по домамъ разочарованные. Полъ-милліона изъ-подъ носу уплыло, по выраженію м-ра Стобелля.

Миссъ Виккерсъ, узнавъ отъ Джозефа о сожженіи карты, была такъ поражена, что даже отказалась повѣрить «своимъ собственнымъ ушамъ».

— Почему? — освѣдомился ея нареченный.

— Потому… ну, потому, что это было бы слишкомъ глупо! Ну-ка, повторите еще разъ, какъ все это было… Ничего не разберу.

М-ръ Таскеръ покорно повторялъ, выразивъ при этомъ убѣжденіе, что все очень просто.

— Да, все, чего мы не понимаемъ, кажется простымъ! — неопредѣленно замѣтила миссъ Виккерсъ.

Она задумчиво вернулась домой и дня два-три продолжала находиться въ этомъ состояніи, къ удивленію ея семьи. Шестилѣтній Джорджъ Виккерсъ, претерпѣвъ операцію умыванія трижды въ одно утро, едва не сошелъ съ ума, между тѣмъ какъ Марта и Чарльсъ не были подвергнуты ей ни разу. Разсѣянность миссъ Виккерсъ продолжалась, однако, не долѣе трехъ дней; на четвертый она, окончивъ свой дневной трудъ, одѣлась съ необычайномъ стараніемъ и вышла изъ дому.

М-ръ Чокъ работалъ у себя въ саду, соединяя пріятное съ полезнымъ, какъ вдругъ въ противоположномъ концѣ сада ему послышался тихій продолжительный свистъ. Онъ машинально обратилъ голову въ ту сторону и едва не выронилъ лопату, замѣтивъ возвышавшуюся надъ заборомъ женскую шляпку, показавшуюся ему странно знакомой. Взглянувъ въ другую сторону, онъ увидѣлъ у окна бывшую очевидно насторожѣ м-ссъ Чокъ.

Свистъ все усиливался, и м-ръ Чокъ, отеревъ лобъ, внезапно покрывшійся потомъ, съ удвоенною силою принялся за работу; проведя языкомъ по слегка запекшимся губамъ, онъ принялся насвистывать въ свою очередь, но этотъ пріемъ оказался неудачнымъ: таинственный свистъ усилился, и — какъ это ни странно — принялъ какой-то оттѣнокъ мольбы. Поблѣднѣвшій м-ръ Чокъ не въ силахъ былъ выносить долѣе это испытаніе.

— Ну, кажется, на сегодня будетъ! — проговорилъ онъ громко и весело, втыкая лопату въ землю и надѣвая жакетку, висѣвшую тутъ же на кустѣ. Когда онъ проходилъ мимо окна гостиной, повелительный голосъ окликнулъ его.

— Что, милая? — отозвался м-ръ Чокъ.

— Тамъ какой-то пріятель вызываетъ васъ свистомъ, — проговорила м-ссъ Чокъ дѣланно-спокойнымъ голосомъ.

— Свистомъ? — повторилъ м-ръ Чокъ, продолжая по мѣрѣ силъ разыгрывать роль глухого, — я думалъ, что это птица свиститъ.

— Птица? — едва не задохнулась м-ссъ Чокъ: — взгляните сюда! Вы называете это птицей?

М-ръ Чокъ взглянулъ и испустилъ восклицаніе изумленія.

— Вѣроятно, онъ вызываетъ кого-нибудь изъ слугъ? Я долженъ буду поговорить съ ними.

— Поговорите лучше съ нею! — произнесла м-ссъ Чокъ съ величественнымъ презрѣніемъ.

— Я этого не сдѣлаю.

— Почему?

— Потому что ты станешь меня разспрашивать и все равно не повѣришь мнѣ, что бы я ни сказалъ.

— Итакъ, ты отказываешься идти? — спросила она дрогнувшимъ голосомъ.

— Отказываюсь. Почему бы тебѣ не пойти самой?

М-ссъ Чокъ смотрѣла на него нѣсколько секундъ въ гнѣвномъ безмолвіи, затѣмъ, подобравъ юбки, величественно выплыла въ садъ, и м-ръ Чокъ вздохнулъ съ облегченіемъ, услышавъ, что свистъ прекратился. Но когда она возвратилась, лицо ея выражало такое негодованіе, что м-ръ Чокъ, не смѣя ее разспрашивать, окаменѣлъ на мѣстѣ.

На слѣдующій день за завтракомъ м-ру Чоку пришлось плохо. Выказывать сочувствіе м-ссъ Чокъ, сумрачно разливавшей кофе, и разыгрывать роль человѣка, ни о чемъ не догадывающагося, — было свыше его силъ. Онъ старался дѣлать какъ можно менѣе шума, разбивая яйцо, но, тѣмъ не менѣе, онъ все время чувствовалъ за себѣ ея укоризненный взглядъ, между тѣмъ какъ она демонстративно отставила отъ своего прибора поджаренный хлѣбъ и яйца.

— Ты ничего не кушаешь, моя милая, — сказалъ м-ръ Чокъ.

— Я не въ состояніи проглотить ни кусочка, — было отвѣтомъ.

Принимая изъ рукъ супруги вторую чашку кофе, м-ръ Чокъ ощутилъ угрызеніе совѣсти, а когда онъ взялъ другой кусочекъ поджареннаго хлѣба, она только вздохнула, возведя глаза къ потолку.