Ольга Шалацкая - Страница прошлого

— За что? Я не пьяная и не сумасшедшая! — вопила та.

Общими силами ее вывели; крик и возня обратили на себя в доме всеобщее внимание. Гувернантка, со взбитой челкой и бантиком на груди, выглянув из дверей, скрылась.

Мумиев вошел в свой кабинет и судорожно схватил себя за голову. Он был бледен, дрожал весь как в лихорадке и чувствовал сердцебиение. Боясь, чтобы не упасть в обморок, он подошел к шкафу и выпил целый стакан кали-бро-мати, после чего присел к столу и тем же судорожным движением взял себя за голову и так просидел несколько минут, пока одеревенелое спокойствие мало-помалу не овладело им.

— Пожалуйте чай кушать. Барыня едут в театр и потому раньше распорядились самоваром, — сказала горничная, вдруг появляясь на пороге.

Мумиев тупым, бессмысленным взглядом посмотрел на нее и не сразу понял, казалось, чего от него требуют. Та повторила приглашение.

— А? хорошо, — сказал он.

Посидев еще несколько минут, он встал, взглянул на себя в зеркало и, почти сверхъестественным усилием воли, придав стереотипное выражение своей физиономии, прошел в чайную.

За большим столом кипел серебряный самовар и сверкала хрустальная посуда.

Целина Мумиева, высокая красивая дама лет сорока, с тщательно убранной головой и присыпанным пудрой лицом, в широком пеньюаре, сидела за столом. Около нее помещались три девочки-подростка и гувернантка их. Горничная наливала чай и расставляла по принадлежности.

При появлении мужа Целина взглянула на него как-то многозначительно.

— Вы будете в театре? — спросила она.

— Может быть, приеду, — отвечал Мумиев.

— Что у вас сегодня был за шум в приемной? — как бы вскользь заметила она.

— Да, неприятная история: кто-то, вероятно, по ошибке, дал мой адрес психически-расстроенной женщине и я распорядился отправить ее по принадлежности, — отвечал Мумиев, отхлебывая чай.

Целина замкнулась в горделивое достоинство. По ее белому пухлому лицу облачком скользнула какая-то тень. Гувернантка что-то уж слишком суетилась около детей. Горничная в промежутках, пока господа пили чай, выбегала в переднюю и перешептывалась с лакеем.

Вернувшись к своим обязанностям, Мумиев улавливал на себе ее пристальные взгляды.

Все это крайне раздражало его, между тем, он ни к чему не мог придраться. Ссылаясь на то, что ему нужно сделать вечерний визит в клинику, он встал из-за стола.

Целина посидела еще несколько минут над своим остывшим стаканом как бы в раздумьи, потом велела горничной достать из гардероба кремовый атласный лиф и купить в цветочном магазине белых гелиотропов, которыми намеревалась приветствовать артиста-бенефицианта.

Очнувшись от раздумья, она подошла к трюмо, оглядела внимательно свою пышную фигуру и произнесла вслух:

— Да, в его жизни было что-то темное, недосказанное и я недаром всегда чувствовала это.

Она прошла в спальню одеваться.

Мумиев опять заперся в своем кабинете. Проходя через зал, он с ужасом взглянул на то место, где стояла недавняя посетительница, точно боялся опять увидеть ее. В его воображении не переставало вставать широкое обрюзгшее лицо с глубокими морщинами, сначала с улыбкой обратившееся к нему и потом исказившееся злобой отчаяния. И всего ужаснее, что в этих расплывшихся, обезображенных чертах мегеры он узнавал что-то милое, дорогое и некогда близкое себе.

…Она явилась и стала на его дороге, а он думал, что все счеты с ней давно окончены. Ужасную метаморфозу свершила с ней жизнь; этого нужно было ожидать, и он знал наперед, что так будет. Ксения кончила тем, чем и многие подобные ей: спускаясь со ступеньки на ступеньку все ниже и ниже, пока окончательно не погрязла в нищете и пороке.

Отчего появление этой женщины так взволновало его? потому ли, что он не ожидал ее, или не хотел, чтобы развертывалась когда-либо она из черных страниц его жизни?

И мог ли он иначе обойтись с этой отвратительной старухой? Он прав был, поступая таким образом и отрезав ей дальнейшие пути.

Но все же о Ксении в его душе сохранились теплые воспоминания. Некогда она пригрела и обласкала его беспросветную юность — самому себе Мумиев мог признаться.

Мать его, оставшись вдовой без всяких средств, поступила в экономки к богатому пану и, отказывая себе положительно во всем, едва могла в месяц высылать ему по десяти рублей. На эти деньги он должен был жить и учиться. О, как трудно приходилось ему! Сколько голодных и холодных дней пережил он!.. Чтобы иметь возможность купить хлеба или пообедать, он принужден был за несколько верст бегать на уроки; когда же последних не случалось — изыскивал другие средства, как-то: по несколько часов проводил на почте, сочиняя неграмотным письма и т. д.

Однажды на масленице он отправился в маскарад. Ему было грустно. Среди многолюдного собрания одиночество сказывалось острее, и он прислонился к колонне, рассматривая нарядных, причудливых масок. Мимо проходила среднего роста полная брюнетка, в покрывале золотого дождя. Она ударила его по руке веером и сказала:

— О чем ты задумался?

Он отвечал ей. Слово за слово — и они разговорились. Молодой человек заинтересовал ее настолько, что, удалившись в салон, она просидела с ним в укромном уголке несколько часов подряд. Наконец, по его просьбе, она сняла маску и обратила к нему веселое, смеющееся лицо.

— Нравлюсь ли я вам? — кокетливо спросила Ксения.

— Необычайно, в особенности ваши глаза. Это блуждающие огни, — с восторгом отвечал он.

Мумиев провожал ее и с той поры сделался бессменным посетителем ее дома. Как юноша осмотрительный, он прежде всего постарался узнать прошлое молодой женщины.

Ксения Завьяловская происходила из порядочной семьи и, рано оставшись сиротой, поступила на содержание к богатому человеку, который, в конце концов, начал тяготиться ею и искал случая пристроить ее. Покровитель предложил Мумиеву жениться на Ксении; тот изъявил согласие, но просил подождать, пока он кончит университет. Так шли годы.

На правах жениха он постоянно бывал у Ксении. Молодая женщина полюбила его, что, впрочем, не мешало ей принимать у себя разных штатских и военных генералов.

Мумиев делал вид, что ничего не замечает, верил в ее порядочность и будто бы не знал, откуда у ней берутся средства. Подобное отношение к ней льстило молодой женщине и в тоже время она, пожимая плечами, спрашивала себя: — неужели же он так наивен?

Мумиеву жилось хорошо; материально он ни в чем не нуждался. За лекции платил исправно, платье носил от первого портного.

Окончив университет блестящим образом, он вскоре получил место при больнице в одной из смежных губерний и собирался в отъезд. Ксения тоже приготовилась с ним ехать, а это не входило в его расчеты. Ей шел уже 30-й год, красота увядала, генералы стали все реже и реже появляться в ее квартире. С прислугой она брюзжала с утра до вечера, кредиторы назойливо приставали и Ксения, как за якорь спасения, ухватилась за поездку с ним.