Ольга Шалацкая - Киевские крокодилы

Милица заметила у ней под глазами резкие синие пятна, образовавшиеся от нравственных страданий и бессонницы.

— Вы извините меня: не сказала ли я вам чего-нибудь резкого, так как часто сама не знаю, что говорю и делаю. Вследствие ненормально сложившегося образа жизни, неприятностей с мужем, положительно можно ополоуметь; не знаю, как я еще держусь. А ему это на руку, чтобы я выглядела психически расстроенной: он бы тогда запер меня в Кирилловскую больницу и женился на другой, — проговорила Несмеянова.

— Неужели есть такая женщина, что может решиться выйти замуж за него?

— А что ж вы думаете, мало ли жаждущих дев и еще из богатого дома найдется. Он здоров как бык, положение имеет… Первый час уже, а я не завтракала, велела прислуге кофе приготовить — она не подумала. Я отстояла в Михайловском монастыре обедню с акафистом, потом подошла к преосвященнейшему Сергию под благословение и уморилась, еле ногами двигаю. Вон идет и мой благоверный, — сказала она и поспешно бросилась в свою спальню, где замкнулась на замок.

Входные двери с шумом распахнулись и Несмеянов бомбой влетел в сопровождении участкового надзирателя, двух полицейских чинов, Сапрыкина и еще какого-то пожилого господина с пышной шевелюрой.

— Где Тамара Дадиановна? — кричал присяжный поверенный, стуча кулаком в спальню жены.

— Что тебе нужно? — отвечала та изнутри.

— Отвори!

— Не отворю, — твердо произнесла Несмеянова.

— Жена с любовником заперлась. Ломайте двери, — объявил Несмеянов.

Откуда не взялся дюжий дворник дома с ломом в руках.

— Иван Михайлович, ты сума сошел?! — завопила Тамара Дадиановна.

— Сейчас увидим. Ломай на мою голову, — кричал Несмеянов. Ты говоришь: «он» входил сюда, сама видала и постоянно бывает в мое отсутствие? — обратился он к горничной.

Та утвердительно кивнула головой.

Дверь отбили. На пороге бледная, с блуждающими глазами стояла Тамара Дадиановна.

— Ищите «его», подлеца, в шкафах, комодах, под кроватью, — весь красный и потный кричал Несмеянов.

Сапрыкин приподнял одеяло и заглянул под кровать, оттуда, пыхтя и отдуваясь, вылез Разумник в дешевой, но модной паре, с умышленно рассчитанною небрежностью одетой и смятой. Щеки его были выбриты до лоску, усы лихо закручены.

— Здесь явная измена! Разорву каналью! — кричал Несмеянов. — Какие еще доказательства нужны?

— Подлец! — произнесла Тамара Дадиановна и вышла вон из комнаты.

Милица несколько раз вставала с места и порывалась выйти, чтобы избежать тяжелой, удручающей сцены; проход к дверям загородили зеваки. Наконец, молча отстранив рукой косого полицейского, она поспешила выйти.

— Извините, — бормотал ей вслед Несмеянов, которому горничная шепнула несколько слов; — я не в состоянии сейчас никакого вам дать совета: слишком взволнован. Измена жены — тяжелое дело. Сам нуждаюсь в благоразумном совете.

У подъезда Милица опять столкнулась с Тамарой Дадиановной, одетой в темную шаль и накидку. Она отчаянно ломала руки и бормотала растерянно:

— Оскорбил как нельзя больше, подлец. Нет моих сил выносить. Куда идти? Обобрал кругом, имение продал, драгоценности также и еще подсунул убийственного франта в любовники. Неужели же правды нет на свете?!

— Успокойтесь, одумайтесь, — отвечала Милица, — все это выяснится.

— Но вы верите ли, что тот господин — мой любовник? — как-то отчаянно, с помутившимся взором спросила Несмеянова.

— Достаточно взглянуть на ваше лицо, чтобы не верить этому, — успокоила ее Милица.

— Да, вы правду говорите, я так измучена, страдаю.

— Зайдите ко мне, — просто сказала Милица. Тамара Дадиановна поблагодарила и изъявила согласие.

В маленькой уютной квартире Аринушка все чисто прибрала, ожидая хозяйку. Леля уже играла с сестрой в куклы. Несмеянова остановилась посреди комнаты, не снимая накидки.

— Садитесь, — проговорила Милица. — Хотите чаю?

— Благодарю вас. Я еще не могу одуматься, что мне делать, на что решиться, что предпринять? Неужели он сумеет доказать свою ложь?

Милица вышла на минуту в кухню, чтобы распорядиться относительно самовара, после чего сказала своей гостье:

— Не зная ваших семейных отношений, можно сказать, что вы страдательный элемент и муж ваш нехороший человек. Отчего бы вам не развестись? Ведь жизнь с ним хуже всякой каторги.

— С какой же стати я должна принять на себя грязную сторону дела, позволить добровольно окатить себя ушатом помоев? — воскликнула Тамара Дадиановна. — Он с первых дней супружества обманывал меня, провел все мое состояние и теперь хочет бросить, как выжатый лимон. Нет, я так скоро не сдамся.

— Ах, я тоже несчастна! — сказала Милица: у меня хотели отнять ребенка: — девочку семи лет. Потом, любимая мною девушка лежит больна в тюремной больнице. Она убила человека, похитившего ее доброе имя, и меня так измучили допросы у следователя. Меня подозревают чуть ли не в сообщничестве. Бежать бы отсюда на духовный и физический простор, но трудно вырваться из опутавших сетей.

— Куда бежать? — скорбно повторила Тамара Дадиановна.

— Ах, надо, чтобы непременно было куда убежать всем оскорбленным, обиженным судьбою, где истерзанная, уязвленная душа человека могла бы отдохнуть и возродиться для новой жизни. Сам Христос, сострадая таким людям, сказал: «приидите ко Мне все труждающиеся и обремененные и Аз упокою вы».

Тамара Дадиановна задумалась.

Аринушка, накрыв стол белой скатертью, подала самовар, и Милица налила своей гостье первую чашку.

— Вы бы могли осуществить эту идею, — сказала Тамара Дадиановна: — дать приют всем истерзанным, оскорбленным душою женщинам, которым дано от Бога в этом мире страдать и скорбеть. Отереть слезы этих несчастных созданий, вернуть им человеческий образ — великий подвиг и мы ждем такую женщину: она должна явиться и свершить это дело.

— Найдется кто-нибудь сильнее меня, — сказала Милица: — я сама много страдала, притом у меня нет достаточных средств для этого.

— Может быть, я вас стесняю? — спохватилась Несмеянова.

— Нисколько, — весело отозвалась Милица. — Как только мне удастся выручить Лидию, я уеду в имение Архиерейская роща и там отдохну душой. Хотите вы со мной поехать?

— Я? — вздрогнула Тамара Дадиановна: — это уже слишком много с вашей стороны. Если позволите, я пробуду у вас одну-другую недельку, выручу свои вещи, там у меня есть деньги, напишу кое-кому из родных в Тифлис и в конце концов оставлю мужа и поступлю в общину сестер милосердия.

Наступили последние дни великого поста, а вслед за ними праздники. Солнце грело уже по-весеннему, когда Милица спешною походкой спускалась вниз от базарной площади к тюремному зданию. Тяжелые двери тюрьмы стояли отворены настежь; группа арестантов, в серых куртках и шапках, под конвоем полицейских чинов таскала во внутренний двор кирпичи в тачках, песок и т. п. строительные материалы.