Луи Буссенар - Монмартрская сирота

Вот он сильным толчком поднял коня на ноги и, схватив узду, вскочил в седло. В тот же миг он сорвал повязку с глаз животного.

Почувствовав на спине седока и получив свободу, оно снова пришло в ярость и стало отбиваться от всадника с неистовой силой, так что знатоки не могли понять, как ковбой держится в седле, и выражали свой восторг бурными аплодисментами.

Не будучи в состоянии сбросить седока, конь попытался кусать ему ноги, свирепо глядя на него сбоку налившимися кровью глазами.

Ковбой образумил его несколькими ударами ремня.

Конь взвивался на дыбы, метался в стороны, проделывая излюбленные дикими степными лошадьми так называемые козлиные прыжки.

До сих пор ковбой оставался пассивным; он как будто слился с седлом.

Теперь он переменил тактику и стал колоть своими огромными шпорами бока обезумевшего коня.

Запыхавшееся животное билось еще несколько минут, тщетно стараясь лечь на спину и придавить своей тяжестью всадника.

Но вот, наконец, оно поднялось на ноги, слабо заржало и понеслось галопом, покорно повинуясь воле всадника.

Со всех сторон раздались дружные рукоплескания и оглушительное «браво», а ковбои, радуясь его успеху, с торжествующими криками разрядили револьверы.

Элиза, с напряжением следившая за борьбой, облегченно вздохнула и принялась тоже аплодировать.

Она жадно всматривалась в лицо ковбоя, но из-за полей шляпы и расстояния не могла его разглядеть.

Вдруг, в момент, когда он с быстротой ветра несся по арене, кто-то бросил ему из первого ряда лож великолепный букет орхидей.

С поразительной ловкостью ковбой схватил его на лету.

Затем он продемонстрировал мастерский трюк: заставил остановиться мчавшегося во весь опор коня.

Остановка продолжалась не более двух секунд, во время которых ковбой, опустив повод, переложил букет из правой руки в левую и, приподняв шляпу, поклонился в знак благодарности даме, бросившей ему цветы.

Слабый крик вырвался у Элизы, и, побледнев, она наклонилась к Колибри.

— Он… Это он, — прошептала она глухо.

В то же время она ясно расслышала хорошо ей знакомый звонкий голос:

— Браво, Стальное Тело! Браво, мой дорогой!

Элиза тотчас узнала своего смертельного врага, Королеву Золота.

— Колибри, смотри-ка… посмотри-ка… Это он и проклятая Диана…

Но маленькая индианка ничего не слышала. Она вся застыла, точно наступила ногой на кольца гремучей змеи.

Рядом с собой она заметила Жако, своего друга, своего жениха, между двумя красавицами, разодетыми в пух и прах.

Он рассказывал им какую-то историю, которая смешила их до слез, причем самым бесстыдным образом награждал их время от времени звучными поцелуями.

Сцена эта происходила за кустом магнолий.

Он шел впереди, как крестьянин на деревенском празднике, и усердно занимал своих дам.

Вдруг слова застряли у него в горле — и он побледнел.

— Господи! Колибри!

Индианка смерила его с ног до головы полным презрения и отвращения взглядом и, проглотив слезы обиды, спокойно сказала г-же Дэрош:

— Мама Дэрош, пойдемте, что ли, домой?

— Да, — поддержала ее Элиза, — пора!

Добрая женщина, не заметившая, что происходит с обеими девушками, согласилась, и они отправились домой. По дороге г-жа Дэрош удивлялась сходству между ковбоем, укротившим дикого коня, и Стальным Телом.

згляд Колибри, полный ужаса и отвращения, уничтожил Жако. Он рад был бы умереть, провалиться сквозь землю, лишь бы не чувствовать этого негодующего взгляда.

Когда г-жа Дэрош, Элиза и Колибри удалились, он, ни слова не говоря, покинул изумленных дам и бросился бежать куда глаза глядят.

Теперь только с ужасающей ясностью ему стало понятно все безобразие своего поведения.

— О, Колибри никогда не простит… Индианка… Я ее знаю… Это настоящий кремень… Я погиб… Я погиб… — шептал он.

Мучило его и то, что он согрешил против заветов святой церкви, и он с трепетом думал об ожидающем его возмездии.

Сильно преувеличив свое преступление, он совсем потерял голову и видел выход из этого положения лишь в самых крайних средствах.

Жако был убежден, что теперь для него закрыты врата рая, разбита любовь, потерян весь смысл жизни.

К чему теперь жить!

Он торопливо шел вперед, глядя перед собой, не зная, куда идет.

Ему не приходило в голову вернуться в отель, умолять Колибри о прощении и, быть может, получить его.

Его необузданная натура не могла представить себе ничего, кроме непосредственного возмездия, нисколько не задумываясь о том, соответствует ли степень преступления суровости кары за него.

Он дошел до берега Сены.

Перед ним был широкий каменный мост.

«Я утоплюсь… — решил он. — Все равно, как умереть… Я плаваю как рыба, но если броситься сверху, то не успею опомниться, как пойду ко дну…»

Жако дошел до середины моста, перескочил через перила и со всего размаху бросился в реку.

На несколько секунд раньше метрах в ста от Жако кто-то бросился в реку с противоположной стороны моста.

Это была какая-то женщина.

Падая, она испустила крик, полный отчаяния.

Оба тела почти одновременно плеснули в воде, но Жако, бесшумно погрузившийся в волны, услышал этот душераздирающий вопль и плеск воды неподалеку.

Как ни силен был удар, Жако не потерял сознания.

«Прощай, моя маленькая Колибри», — подумал он. Затем он сообразил: «Гм… Кажется, еще кто-то топится…»

С этой мыслью он отдался течению.

Однако человеку, плавающему как рыба, нелегко утонуть, будучи в полном сознании. Вопреки желанию он делает движения, которые выносят его на поверхность воды. Нужно обладать особенной волей, чтобы все-таки заставить себя пойти ко дну.

Жако твердо решил умереть и привел бы свое решение в исполнение, если бы, вынырнув против воли, не заметил борющейся с волнами женщины.

Он бросился к ней, решив, что еще успеет утонуть. Женщина исчезла с поверхности воды. Жако нырнул, но через минуту вынырнул ни с чем.

Между тем со всех сторон сбежались люди и стали подбадривать Жако криками, решив, что он бросился с моста, чтобы спасти жертву. С берега подали лодку.

Жако вдохнул полной грудью и нырнул снова. Минуты через две-три он появился на поверхности реки, держа в одной руке потерявшую сознание женщину и стараясь с помощью другой держаться на воде.

Спустя несколько минут лодка доставила их на берег.

Выскочив из лодки, Жако решил: «Придется отложить на другой раз… Надо ее спасти до конца… Досадно все-таки, что случилась эта проклятая история…»

Он поблагодарил лодочника и взглянул на спасенную, которую видел лишь мельком…

Это была молоденькая девушка лет шестнадцати. По ее скромному, незатейливому наряду нетрудно было догадаться, что она была бедна. Промокшее платье из простенькой дешевой материи плотно облегало стройные формы едва расцветшего молодого тела. Густые мокрые пряди ее светло-русых кудрей с золотистым отливом точно ореолом обрамляли ее прелестную головку с тонкими, правильными чертами мертвенно-бледного лица.