Владимир Гусев - Искатель, 2013 № 11

— Я бы хотела, чтобы Иван остался с нами, — сказала Вика с нажимом, которого я в ней и не подозревал.

Прежде чем ответить, Мамонтов посмотрел на охранников. Один из них, верно, старший, чуть-чуть качнул головой. Нельзя.

— Мне нужно с тобой пошептаться. Без свидетелей.

— От Ивана Федоровича у меня секретов нет. Или вы боитесь?

Мамонтов посмотрел на меня, потом опять на старшего охранника. Тот едва заметно пожал плечами. Действительно, смешно меня бояться. Я ведь не боксер, не рукопашник. На голову ниже любого из охранников, на двадцать килограммов легче. А главное, рубиновое пятнышко на груди — что булавка над мотыльком. В любое мгновение пришпилят. Я это знал, и все знали, что я знаю.

— Если принцесса настаивает, что ж… — И он пошевелил пальцами правой руки. Наверное, это означало, что я могу приблизиться.

Я подошел к Вике. Подошел и остался стоять. Сесть-то было не на что. Получалось, что я человек Вики. Символ статуса. Прекрасно. Мотивация — не подкопаешься.

— Не проголодалась? За время пути-то?

— Путь, дядя Игнат, недолог. Раз — я там, два — я уже здесь. Даже быстрее. Но да, я проголодалась.

— Что бы хотела?

— Ну… Мяса?

— Бифштекс по-татарски будешь?

— Буду.

— А закуску? Форелька есть, нежная-нежная.

— Спасибо, я люблю форельку.

Филиппинец ловко раскладывал приборы, а я косил глазом, глядя на охрану. Неужели они все смотрели на меня?

Нет. Похоже, все ошеломлены. Действительно, ниоткуда явились двое. А где двое, там и трое, и пятеро. Не с воздушными пистолетиками, а вооруженные до зубов. И потому охране следовало быть начеку.

Она и была — начеку.

Филиппинец спрыснул форельку лимоном и удалился.

— Значит, Машина пространства, — произнес Мамонтов. К еде он не прикоснулся. — А не выдумка ли это?

— Мы-то здесь, — ответила Вика.

— Не поспоришь. Хотя… Вдруг ты — наведенная галлюцинация? Или хитрая проекция — всякие там компьютерно-лазерные штучки. Как в кино. Ученые люди тороваты на фокусы. Ты ешь, ешь.

Вика наколола на вилку кусочек рыбы и стала есть. Нуда, кино, жди. Кино форельку не жует. Это, видно, понял и Мамонтов.

— Значит, с этой машинкой можно куда угодно?

— Да не знаю я. Наверное.

— Удобная штука. Похоже, автомобилям всяким, поездам, самолетам — конец придет? Не нужно будет в Америку полдня добираться? Вжик — и готово?

— Это опять к папе. Ракетой ведь тоже быстро, да дорого. И опасно.

— Было бы опасно, он бы тебя не пустил. Или пустил? Нет, я рад, я очень рад, но хочу понять — почему ко мне и почему ты?

Чем больше я приглядывался, тем яснее понимал — как ни скрывают они эмоции, но они боятся. Они очень боятся. И не понимают. А потому скоро начнут злиться. Я тоже не понимал. И тоже боялся. Но злиться мне не по чину.

— Вот папа вам и объяснит, — спокойно ответила Вика.

— И когда ждать Алексея Александровича?

— В любое мгновение. Или завтра. Не знаю, как он решит.

Принесли и бифштекс по-татарски. Вика принялась за него методично и планомерно. Орудуя ножом и вилкой, отрезала кусочки, а каждый кусочек жевала долго и не спеша. Я-то в ее годы на мясо просто набрасывался, ножей за столом не было и в заводе. Рвал зубами. Я и сейчас до разных политесов не охоч: рыбная вилка, рыбный нож, мясная вилка, мясной нож. Нет, при случае не перепутаю, но врожденной культурой поведения за столом не обладаю. Не чавкаю, не рыгаю, скатертью не утираюсь, но большего от меня не ждите.

От меня, похоже, не ждали вообще ничего. Стой, мол, при хозяйке и не делай резких движений. Иначе не поймут. Но надвигалось ощущение, что делать резкие движения все же придется.

Мамонтов перевел разговор на общих знакомых. Не собирается ли и к ним, к общим знакомым то есть, заглянуть Алексей Александрович? И не заглядывал ли он прежде? Вика отвечала неопределенно: мол, папа делится с ней идеями в мировом масштабе, глобальном, а тактику не обсуждает; считает, что ей это скучно.

А к господину Петровичу папа не заглядывал? Кажется, нет, отвечала Вика. А к Козодеркину? А с Козодеркиным папа в одном море рыбу ловить не станет, столь же невозмутимо продолжила Вика. А что насчет Михи Антранчини?

Мамонтов называл олигархов, ставших жертвой феномена «Ф», а Вика намеков демонстративно не замечала и отвечала просто: не знаю, не интересуюсь, папа придет и все расскажет.

— А кстати, вы, дядя Игнат, про наше озеро не слышали? — теперь спросила уже Вика.

— Какое озеро?

— Холодное. Оно так и называется — Стынь-озеро.

— Не слышал. А должен был?

— Возможно. Кто-то слышал. И в нашу честь утром устроил над озером что-то вроде салюта.

— Салют?

— Что-то вроде. Трах, бабах, ракеты…

— Нет, я не любитель переводить деньги на воздух.

Но мне показалось, что Вика попала в цель: Мамонтов подобрался, мышцы лица стали жесткими, на висках показались бисеринки пота. Показались, но тут же и исчезли: он прошелся по вискам платочком.

— А не может ли Алексей Александрович нас видеть? Вот прямо сейчас?

— Конечно, может.

— А знак он подать может?

— Если захочет, подаст.

— А ты попроси его, Вика. Попроси как следует. Не хочешь? Ну, так я за тебя попрошу. Эй, где вы там! Показывайтесь!

Но никто не показался.

— Не хотите сейчас, хотите нежданно, в спину ударить? Как остальных? И концы в воду? Так нет, промашечка ваша! — Он рывком притянул к себе Вику и приставил лезвие к горлу. Не столового ножа лезвие, а боевого. Значит, проглядел я, значит, и Мамонтов оказался при оружии. Стол не дал заметить. — Долго ждать не буду. Давай, Лешка! Ты раньше был мужиком, вспомни!

Бессознательно, сознательно ли, но Мамонтов Викой прикрывался. От неведомой опасности. Но Вика не доставала ему и до подбородка.

И сам Мамонтов, и его охранники смотрели мне за спину. Вероятно, именно там и появились мы с Викой. Я скосил глаз: рубиновое пятнышко с груди исчезло.

— Десять секунд, и я ее зарежу. Ты меня знаешь! — кричал Мамонтов невидимому Романову. За Алексея Александровича ручаться не буду. А я знал. Знал, что у Мамонтова руки не по локоть — по шею в крови. Другое дело, что закон к нему претензий не имеет: в политику Мамонтов не рвется, в президенты не метит, решения партии и правительства одобряет по мере советов сверху.

Охранники стали плечом к плечу с патроном и принялись выцеливать пространство за моей спиной.

— Пять секунд!

До чего же меняется человек за считанные секунды. Светский Мамонтов исчез. Появился тот, кто внутри.

— Три!

Я взял вилки. Обе. В левую руку и в правую руку. И метнул в Мамонтова. С трех метров-то как промахнуться? Дядя Коля учил: тренируйся всегда. Бросай камушки, снежки, шишки, ножи, топоры. Серебряными вилками, правда, мы в детстве не бросались, но серебро металл благородный, потяжелее и алюминия, и стали, и потому вилки летели, как и было задумано. В левый глаз Мамонтова. И в правый.