Андрей Иванов - Славное море. Первая волна

Помолчали. Иван Демидович видел, как взволнованно и часто поднималась и опускалась грудь юноши.

— Ну как? — спросил он уже мягче.

Гена подошел к столу, резко сдвинул на другой конец забытые журналы и, положив на стол крепкие кулаки, сказал:

— Завтра обязательно схожу еще раз на комбинат, к строителям, к дорожникам, а потом в порт. Может, грузчиком возьмут.

— Грузчиком ты еще молод… Есть у меня одно место на примете. Только канительная работа. И начальства над тобой будет много. Хватит ли терпения всех слушаться?

— Начальство все одинаковое, — сказал Гена, и глаза его посветлели. — А к дисциплине нас в школе приучили. Там за нами еще больше глаз было.

— Школа и работа — это не все равно. Если бы на работе было легче, вас бы к ней так долго не готовили…

— Может быть… — согласился Гена.

— Меня назначили боцманом на теплоход «Полярный», — сказал гость.

— Ну, я боцманом не гожусь. — Гена разочарованно махнул рукой.

— Я тоже так думаю. Для этого надо опыт иметь. К тому же двух боцманов на теплоходе и не нужно. Но там есть еще место палубного матроса. Работа канительная. И ты самый младший чин. Будешь палубу мыть?

— На все согласен, — решительно махнул Гена.

— Что ж, ладно! — вставая, сказал гость.

— А «Полярный» тоже пойдет в Арктику?

— Конечно. Для того и строили. Самое крупное судно в нашем управлении.

— А может, откроем что-нибудь в Арктике, а?.. Боцман нахмурился.

— Я тебя не в экспедицию, а на работу приглашаю. И еще неизвестно, чье дело труднее: тех, кто открывает, и. ш наше, кто осваивает Арктику.

Он сразу заторопился уходить и уже у двери напомнил:

— Завтра с утра приходи на теплоход. Прямо к капитану. Может, возьмет.

Утром Гена подымался по трапу на борт теплохода «Полярный». У трапа его остановил вахтенный, молодой круглолицый парень.

— Куда? — спросил он с легким акцентом.

— К капитану. Боцман велел прийти. Матросом хочу устроиться, — Гена сразу выпалил все, что мог сказать О себе.

— Еще вверх по трапу и туда.

Вахтенный показал на дверь рядом со входом п штурвальную рубку, а темно-карие, немного оттянутые к пискам глаза продолжали внимательно рассматривать новичка.

«Татарин, — мысленно определил Геннадий. — Важничает».

Но по выправке вахтенный показался Геннадию бравым матросом.

Пока они разговаривали, подошел кок, высокий, в белом халате и в еще более белом колпаке. Легонько потрогал свои коротенькие, бабочкой черные усики и предложил:

— Просись ко мне, на камбуз.

— Еще чего! — напустил на себя храбрость Гена. — Я в матросы.

— А что? Всегда в тепле, не простудишься.

— Я простуды не боюсь.

— То-то, я вижу, спортсмен.

В голосе кока чувствовалось неприятное раздражение.

«Зря обидел человека, — подумал Гена. — Может, он свое дело любит». И уже миролюбиво сказал:

— Сноровки у меня к этому делу нет. Да, может, и не возьмут еще.

Кок действительно обиделся, и последние слова Гены не смягчили его.

— Ершистый! Только тебе лучше бы на берегу сидеть.

Гена решил поддержать разговор. Авось кок смягчится.

— Почему на берегу?

— Веснушками ты больно богат, а с ними от воды подальше надо. В море они у тебя и на ушах выступят.

— Какой есть. — Гена круто повернулся и бегом поднялся по трапу наверх.

Отсюда был хорошо виден почти весь затон: вереница черных смоляных барж, мачты пароходов и шхун, юркие катера, оставляющие за собой на водной глади длинные усищи волн.

Из-за гор выплыли редкие облака. Было по-утреннему прохладно. И ему на секунду показалось, что он уже в море, что не облака плывут на мачту теплохода, а теплоход идет им навстречу, и кругом, как в небе, пусто, только синяя гладь воды без конца и края.

— Что ж ты тут был такой шустрый, а у двери онемел? — крикнул снизу кок. — Стучи смелее!

Гена сильно постучал в дверь и, не ожидая разрешения, потянул ее на себя.

…В каюте он заробел. Все тут было необычно. Стены каюты, кресло, два стула, длинный диван, письменный стол — все сделано под красное дерево. На одной на стен — три переговорные трубки.

Свисающая над боковой дверью синяя бархатная занавеска отведена в сторону. За нею видна большая никелированная кровать под тонким верблюжьим одеялом и с горкой белых подушек: в каюте и рабочий кабинет, н спальня.

У стола в кресле сидел капитан, сухолицый сорокалетний мужчина с ежиком начавших седеть черных волос. Ближе к двери, облокотившись на стол, примостился боцман.

— Вот, Сергей Петрович, пришел тот парнишка, — сказал боцман, — матросом решил плавать.

Капитан мягко повернулся в кресле, мельком оглянул вошедшего и нахмурился.

— А где здравствуйте?

— Здравствуйте, — растерянно, совсем тихо сказал Гена и тут же подумал, что сделал большую оплошность. Могут не взять. А если и возьмут, у капитана надолго останется о нем плохое впечатление. Надо было поправить положение, но как?..

— Садитесь, Серов, — предложил капитан. — Расскажите о себе.

Жизнь у Геннадия была очень несложная: семья, школа, ребячьи игры и… мечты. Рассказ получился коротким и явно не удовлетворил капитана.

— Давно о море мечтаете?

— Не мечтал я, — сознался Геннадий. — Нужда заставила… Семью кормить надо.

— Спасибо за откровенность.

Капитан не мог скрыть своего разочарования. Встал с кресла, прошелся по каюте. У Геннадия дрогнуло сердце.

Сказал правду, а себе навредил. Дело его теперь висит на волоске. Что он скажет маме? Надя ждет башмаки. Надо как-то удержаться. А в голову, как на грех, не приходит ни одна спасительная мысль.

Пока Геннадий обдумывал свое незавидное положение, капитан взял со стола трубку, набил пахучим табаком, закурил. Роняя из трубки тонкий дымок, прошелся еще раз по каюте. Остановился перед Геннадием.

— Я беру вас на теплоход, Серов. Только здесь не гуляют, а трудятся. Если вы это поймете, мы с вами поладим.

У Геннадия отлегло от сердца.

— Спуститесь вниз, дождитесь там боцмана. Потом вместе пройдете к старшему помощнику, оформите документы.

И уже вдогонку Геннадию капитан добавил:

— Сегодня же вечером перебирайтесь на теплоход. Через два дня уходим в рейс.

От нового матроса капитан не был в восторге.

— Слабосилен, пожалуй, узкогруд, — сказал он боцману, когда они остались вдвоем.

— Ничего, окрепнет за лето, — заверил его боцман. — У нас в родне все некрупные, а жилистые.

— Море не любит, из-за нужды пошел.

— Нужда, конечно, — согласился боцман. — Надеяться больше не на кого. Что ж ему делать?

— Со средним образованием. Это хорошо, боцман, всех бы таких матросов иметь. Но и трудно с ним, пожалуй, будет. Не об этом мечтал.

— В университет собирался.