Александр Соколовский - Дом на улице Овражной

— Всю улицу обошел. Два раза с мальчишками дрался. Ко всем пенсионерам заходил. Даже никто и не помнит такую Ольгу. — Он помолчал и с надеждой взглянул на Чугая. — Вот там, в дневнике у этого белогвардейца, у Вержинского, написано, что где-то в деревне южнее Бугульмы пленных взяли. И ее тоже. Может, она попадалась вам где-нибудь на фронте?

— Э, брат, — усмехнулся Павел Максимович. — Фронт-то ведь большой был. И на Бугульму наступали сразу четыре дивизии: с юга — двадцать шестая, с севера и северо-запада — двадцать седьмая, а с запада — в лоб — пятая и вторая стрелковые. Наша двадцать пятая дивизия обошла Бугульму с юго-востока…

— Так там и написано, — волнуясь, перебил Женька. — Там и написано, в дневнике этом: «Наш батальон занял позиции у реки Зай, южнее Бугульмы».

— Степной Зай… — сказал Павел Максимович. — А названия деревни там нет?

— Названия нету, — подумав, ответил Женька.

— Стой, Женька! — не вытерпел я. — Ведь название у самого Вержинского можно спросить!

— У кого-о? — вытаращив глаза, протянул Женька. — Ты что, Серега, с ума, что ли, сошел?..

— Ничего я не сошел! А я Вержинского видел. Дома у него был. Честное пионерское под салютом!..

Женька смотрел на меня так, словно я и в самом деле только что выскочил из сумасшедшего дома. Да и Чугай косился недоверчиво.

— Ну вот, не верите? А он на заводе работает. В конструкторском бюро! Живет на улице Клары Цеткин, дом сорок четыре! Я даже адрес специально запомнил.

И, путаясь, сбиваясь, перескакивая с пятого на десятое, я стал рассказывать о моей удивительной встрече с Альбертом Владимировичем.

— Как же так, Серега? — по-моему, еще не очень-то веря мне, воскликнул Женька. — Как же ты мне раньше не сказал?

— Я хотел… Помнишь, тогда… Ну, когда двойку по ботанике получил… А ты так огрызнулся, что у меня всякая охота пропала.

— Вот они до чего доводят, ссоры! — вставил Чугай и обернулся ко мне. — Ну, а название деревни-то ты почему у него не спросил?

— Эх ты, Серега! — произнес укоризненно Женька. — И адрес запомнил и про Надежду Ростовцеву узнал, а название деревни… Что ж ты?

— Ну, ведь мы можем хоть сейчас к нему вместе поехать, — сконфуженно оправдывался я. — Давай сядем в автобус и поедем.

— Конечно, съездить надо, — подхватил Чугай. — Поезжайте и все узнайте подробно: в какой части служил этот Вержинский — номер и название; как называлась деревня, где их батальон стоял. И вот… — он вытащил из кармана блокнот, автоматическую ручку, вырвал листок и что-то записал на нем. — Вот мой телефон. Когда все узнаете, сразу же мне позвоните. Дело это очень интересное и, вы сказали правду, серьезное. — Он приподнял рукав и посмотрел на часы. — Ну, а теперь мне пора. Желаю вам удачи.

Он широко, размашисто зашагал по улице. А мы, постояв с минуту и проводив его глазами, побежали к автобусной остановке.

Ах, как много мне надо было сказать Женьке! И о том, как хотелось с ним помириться, и каким я чувствовал себя виноватым за свое постыдное бегство во время драки, и о том, как болел и ждал, что он придет. И я говорил, говорил не переставая, пока мы ехали в автобусе к Вержинскому, на улицу Клары Цеткин. Я забыл о просьбе отца не слишком-то распространяться о Вержинском. Забыл об угрозе Кольки Поскакалова. Я поведал Женьке о страшных путешествиях за канал, к одинокому домику на пустыре. Но разве можно что-нибудь скрыть от лучшего друга?

— Так ты им, значит, помогал те мешки таскать? — настороженно спросил Женька.

— Помогал. А что мне делать? Этот Колька убил бы меня, если бы я не пошел.

— Ну, идти, конечно, надо было, — согласился Женька. — А знаешь для чего?

— Для чего?

— Чтобы потом пойти в милицию и сказать, куда ты ходил.

— В милицию! Хорошо тебе говорить. А они потом придут ко мне домой, и от меня только один пшик останется. Нет уж…

Никогда бы не подумал, что от таких обыкновенных слов Женька прямо-таки взбесится.

— Молчать? А они тем временем будут дальше воровать, да? А красный галстук у тебя зачем висит? Просто так, для красоты? Тогда сними его и отдай Кольке Поскакалову. Пускай он твой галстук продаст на рынке вместе с теми башмаками! Небось когда Павлик Морозов узнал, что его отец враг, он и отца не пожалел и смерти не испугался. А ты?.. Да этот Терентьевич!.. Думаешь, он не враг? Самый настоящий! Народное добро ворует. И тебя еще в свою шайку хочет затащить. Для этого, что ли, Чапаев погиб? Ольга, которую мы с тобой ищем, для этого пытки сносила?..

— Ну, Женька! — пытался я остановить не на шутку разошедшегося друга. — Ну, если хочешь, пойдем в милицию. Я и деньги туда принесу, которые от Петра Терентьевича получил. Они у меня в тумбочке лежат. Сто рублей. Жалко, конечно, отдавать… Я хотел фотоаппарат, как у Лешки, купить… Но такое дело…

— Аппарат! Лешке аппарат на честные деньги купили. А ты хочешь на ворованные? Да я бы плюнул на те сто рублей и в помойку бы выбросил! Завтра пойдем с тобой в милицию и все скажем. Понял?

— Улица Клары Цеткин! — закричала кондукторша.

Мы вылезли из автобуса и побежали к уже знакомому мне дому. Я запомнил и парадное и номер квартиры. Мы взбежали по лестнице, и я громко постучал в дверь.

Отворила нам какая-то женщина в косынке, из-под которой, словно громадные блестящие гвозди, вбитые прямо в голову, торчали бигуди. Она с удивлением посмотрела на наши разгоряченные лица и спросила, кто нам нужен.

— Альберт Владимирович дома?

— Альберт Владимирович? Нет. Он уже неделю, как лежит в больнице.

— В больнице? В какой?

— Во второй городской.

— Едем! — решительно потащил меня за рукав Женька. — Едем в больницу.

— Стой, Женька! А как же в школу? Там ведь концерт идет.

— Обойдутся без нас. Концертов ты не видал!

Наверное, Женьке не терпелось поскорее своими глазами увидеть Вержинского. Кажется, он мне только теперь поверил, что я не выдумал про Альберта Владимировича.

Вторая городская больница находилась недалеко от зверинца. Нам снова пришлось полчаса ехать на автобусе.

В больнице у окошечка справочного бюро мы постояли в очереди и, наконец, оба разом всунулись в полукруглое отверстие.

— У вас тут больной один лежит… — обратился я к молодой девушке в белом халате. — Вержинский Альберт Владимирович.

— Нам к нему пройти надо, — добавил Женька.

— А в каком отделении он лежит?

Мы озадаченно переглянулись.

— Сердце вроде, — неуверенно сказал я.

Девушка сняла телефонную трубку и набрала номер.

— Тетя Маша?.. У вас лежит больной… Как фамилия?

— Вержинский, — хором подсказали мы.

— Вержинский, — повторила девушка в трубку. — Что? Давно? А-а…

Она осторожно положила трубку и взглянула на нас.

— А вы кто ему будете? Родные, что ли?