Б Фортунатов - Остров гориллоидов. Затерянные миры. Т. 7

С другой стороны, благодаря этому завязалось знакомство Ильина с Дюпоном. Плотный, чернявый, с квадратной физиономией механик-водопроводчик, торчавший по своим делам целыми днями в лаборатории, оказался очень веселым и разговорчивым парнем. Собственно, нельзя было точно установить, когда от деловых замечаний по поводу укладки труб они перешли к посторонним разговорам, из которых получилось затем нечто вроде дружеских отношений.

Молчаливость никогда не входила в число добродетелей Ильина, а вместе с тем как-то вышло, что с Кремье невозможно было поддерживать какой-либо разговор, кроме чисто делового. С прочими же научными работниками и вовсе не было общения.

Конечно, первое время разговоры с механиком велись со всей необходимой дипломатией, потому что… черт его знает?., и вообще никогда не следует говорить лишнего, особенно в чужих местах. В этом же роде держался сначала и Дюпон: охотно слушая рассказы о советской республике, сам говорил мало и осторожно. Отсюда Ильину было легко сделать соответствующий вывод, после чего разговаривать стало проще.

В институте Дюпон служил около года, но о содержании происходившей здесь работы ничего не знал, да и мало этим интересовался. Об Идаеве он также ничего не слышал. Что же касается Ниамбы, то о ней Дюпон сообщил Ильину довольно бестолковые и несообразные вещи. Разговор на эту тему зашел на третий или на четвертый день после того, как Ильин засел в амбулатории. На вопрос Ильина Дюпон немного помялся, потом взглянул на собеседника и вдруг широко улыбнулся.

— Знаете, — сказал он, — я бы вам не советовал расспрашивать здесь всех и каждого об этом заведении. Дело в том, что вокруг Ниамбы наворотили какую-то особую тайну. На службу туда принимают только по контракту на пять лет и без права выезда раньше срока. Я думаю, что администрация вряд ли придет в восторг, узнав, что вы интересуетесь этим местом. Да, впрочем, я и сам знаю о Ниамбе очень немного. Только вы никому не рассказывайте, что я говорил с вами об этом. Порядки здесь строгие, и я, наверное, полетел бы за это со службы… обратно через океан, в Европу.

Ильин засмеялся.

— Думаю, что мне тоже нет особого расчета объявлять во всеуслышание, что я интересовался вашими маленькими секретами. А спрашиваю о Ниамбе я только потому, что меня самого пригласили именно там работать, а затем неизвестно почему планы переменились.

Механик на минуту задумался.

— У меня есть там приятель-негр, работающий на пристани, — сказал он, — но я его давно не видал. Вообще же болтают черт знает что, а насколько это правда, я сказать не могу.

Ильин выжидающе молчал.

— Ну… Во-первых, при мне оттуда никто не возвращался — ни белый, ни черный, за исключением двух-трех лиц из администрации. Во-вторых, туда везут много материалов, приборов и продовольствия. В-третьих, Ниамба — остров среди такого болота, по которому нельзя пройти ни в какое время года. И потом… за последние годы туда привезено несколько больших партий негритянок — этак, пожалуй, несколько сот, если не больше. Скажите, на какого черта им могут быть нужны негритянки?..

Ильин потер себе лоб:

— Не знаю… А вы как думаете?

— Никак! Откуда же мы можем знать, если с Ниамбой нет никаких сношений? Ну, вот, пожалуй, и все. Только, значит, еще раз… пожалуйста, этот разговор — между нами.

В коридоре раздались голоса негров, тащивших тяжелый ящик. Ильин открыл дверь и, когда носильщики в сопровождении рыжего бельгийца-смотрителя вошли в лабораторию, механик сосредоточенно свинчивал два колена трубы.

Период дождей закончился как-то неожиданно, но трудно было сказать, изменилась ли от этого погода к лучшему. Медленно просыхала насквозь пропитанная водой почва. Утро обыкновенно бывало вполне прилично, но к середине дня воздух переполнялся знойным, как в бане, паром, тело делалось тяжелым и вялым, и слабеющей воле не удавалось принудить его даже к незначительному действию.

Работа в лаборатории Кремье протекала в области для Ильина совершенно чуждой, а погода располагала к лени, и творческого увлечения делом молодой ученый не чувствовал. Кремье был крупным специалистом по эмбриологии гибридов [2] Эмбриология — наука о развитии живого существа в зародышевый период его жизни. Гибриды (помеси) — в животном и растительном мире — потомство родителей, принадлежащих к различным видам, иногда даже родам. Например — помесь курицы с фазаном, лошади с ослом (мул), многие сорта георгин, роз, яблок. , особенно гибридов между далеко отстоящими друг от друга видами. В его лаборатории создавались посредством искусственного оплодотворения весьма замысловатые помеси — в данный момент преимущественно между различными породами местных змей. Затем анатомировались и изучались зародыши на различных стадиях развития. Часть материала получалась для обработки из других лабораторий, в частности несколько раз доставлялись зародыши помесей между различными видами обезьян.

Один из препаратов — четырехмесячный зародыш помеси гориллы с шимпанзе — был принесен в самом начале работы Ильина в лаборатории и особенно врезался в его память отвратительной несоразмерностью частей.

Эмбриологией Ильин никогда раньше не интересовался, да и в будущем не предполагал заниматься. Кроме того, передавая какое-либо задание, Кремье редко снисходил до объяснения его смысла и цели, а в таких условиях интерес к работе быстро таял.

В общем, Ильин проводил в лаборатории не больше того, сколько требовалось, с наступлением же полуденной жары, следуя примеру Кремье и его второго ассистента Латура, укрывался в свою комнату или в глухие углы парка. Впрочем, иногда, если имелись какие-либо неотложные задания, работа возобновлялась вечером.

Латур был весьма практичный молодой человек. В Африку он приехал из-за крупного жалованья и через полгода предполагал возвратиться обратно, так как скопил достаточно денег, чтобы открыть у себя на родине, в Мобеже, кабинет для бактериологических анализов. О выгодности и солидности этого дела он мог распространяться подолгу. Другой возможной с ним темой разговора были женщины, что же касается науки, то это было, во-первых, «ремесло, как все прочие», во-вторых, прекраснейшее средство, чтобы составить себе имя, — а «без имени нельзя упрочить свое положение в свете»… На иные темы разговор с Латуром был затруднителен, и знакомство это оказалось несколько скучным.

Поэтому Ильин обрадовался, встретив однажды на пути домой механика Дюпона, который после окончания установки труб больше не показывался в лаборатории. Физиономия механика просияла, и он крепко пожал протянутую руку.

— Ну, как ваши дела с Кремье? — спросил он. — У меня уже давно не было случая заглянуть в ваше заведение, и я очень рад, что вас встретил. Вы знаете, здесь просто не с кем перекинуться словом: либо недоступные боги, вроде вашего Кремье, либо канальи, способные продать за пять франков отца с матерью, если бы кто польстился на такое добро. Что вы хотите? Путный человек не заберется в колонию, особенно в здешние болота, будь они прокляты!