Алексей Клёнов - Искатель. 2014. Выпуск №9

— Месье Жак ездил к поставщикам на личном автомобиле?

— Очень редко. У нас «Renault Kangoo» для перевозки небольшого груза. Жак не любил водить, опасался, что задумается и пропустит знак или куда-нибудь врежется. Что поделать, мечтатель. За мясом ездила я одна или вместе, а Жак в основном предпочитал сидеть на пассажирском месте или ездить на общественном транспорте.

— Почему вас удивило присутствие мужа в Ля Дефансе?

— У нас нет там поставщиков! По крайней мере, мне они неизвестны.

— Бывало, что месье Жак находил новых поставщиков?

— Да, но очень редко.

— А не мог ли возникнуть конфликт или ссора с кем-нибудь из них?

— Из-за чего? Жак обычно уступал, за что, бывало, ругала. его я. Если же условия нас совсем переставали устраивать, то по истечении срока договора мы его не продлевали.

— Мадам Барбара, вы неоднократно назвали мужа мечтателем, что вы имели в виду?

— То, как назвала, то и имела в виду. Муж не обижался, хотя порой «Жак Мечтатель» бросала ему как ругательство. Жак любил что-либо рассматривать подолгу, говорить об этом, но делать что-либо у него не всегда хорошо получалось.

— Вы хотите сказать, что у вашего мужа была натура скорее созерцательная, чем деятельная…

— Вот именно!

— Да, для мясника это не очень-то практично и выгодно.

— И в этом вы правы, комиссар, и мне трудно было молчать и одобрять, думаю, понимаете.

— Мадам Барбара, какие взаимоотношения были между месье Жаком и сыном?

— О, муж обожал Каспара! Жак много читал, любил ходить в кино, театр и приучил сына. У них много было общих тем для бесед. Частенько они в комнате Каспара обсуждали новый фильм, или роман, или музыкальные группы. Я в их разговоры не вмешивалась. Заняты, мне не мешают, и я довольна… Самый тяжкий момент в моей жизни, когда говорила сыну, что отца убили. Даже хуже, чем получила это известие сама. Для Каспара это действительно трагедия… Я не смогу заменить ему отца… Хорошо, что мальчик уже большой, восемнадцать лет. Надеюсь, молодость свое возьмет и он отвлечется. Пока же ему очень плохо. Как узнал, пролежал, не выходя из своей комнаты несколько часов, отказываясь от еды, и смотрел на меня с укоризной, мол, как можно думать о чем-то кроме такой невосполнимой утраты. Еле уговорила пойти на занятия, и то лишь потому, что это одобрил бы отец.

— А какие взаимоотношения были у вашего мужа и служанки?

— Господин комиссар, мы не называем Митарру служанкой. Помощница по хозяйству. Да никаких взаимоотношений. По-моему, Жак вообще не особо замечал ее. Постоянно в своих мыслях. Если же она что-либо сделает, неизменно благодарил, я бы сказала, был отстраненно вежлив. Никогда не вмешивался, если я делала ей выговоры. Надо признать, что мне угодить нелегко, и бывает нередко, нет, не придираюсь, но нахожу погрешности в ее работе. Митарра молчалива, не спорит, не доказывает свою правоту, за что и терплю ее. Иногда кажется, что она назло не выполняет поручения, но после того, как отругаешь, — исправляет. Она вообще тихая и незаметная. У нее, видимо, способность быть незаметной. Бывает, она невдалеке или в той же комнате, а не замечаешь, будто и вовсе нет. Мне порой ее жалко.

— Франсуа-Пьер, что «помощница по хозяйству»? Разболтала чего-нибудь?

— Ничего подобного, господин комиссар.

— Как? Тебе не удалось ее разговорить?

— Увы. Не поддалась. Какая-то пришибленная, совершенно не современная. И откуда мадам Форси ее выудила?

— Об этом не спросил. Если что, наведаемся еще. Ну, как впечатление?

— Так, серая мышка и одета в цвета пожухлой листвы. Вроде бы не старая; похоже, даже моложе хозяйки, а вид увядший.

— Ох, ты эстет. Не могут же все быть хорошенькими. Женщины разные нужны. Это дело вкуса.

— Безусловно… А про хозяев ничего не рассказала. Твердила как попугай: «Господин Жак был добрый. Сожалею. Мадам Барбара строга, но справедлива. Каспар прилежный, слушает родителей…»

— Говоришь, твердила как попугай, выходит без эмоций?

— Какие там эмоции, похоже, она не знает, что, это такое, Глазки опустила — и в одной тональности: та-та-та, та-та-та на все вопросы.

— Странно… Почему она не хочет говорить правду? Выгораживает хозяев? Что-то скрывает?

— По-моему, ей до фонаря как сами хозяева, так и то, что с ними происходит.

— Возможно. Не исключаю, что нам придется сюда вернуться.

— Вроде бы обычная, нормальная семья.

— Да, согласен… Но кто-то же убил Жака Форси.

Туссен вернулся с пленэра в хорошем настроении — более того, в приподнятом и бодром. За двое суток он написал как минимум три удачные картины. Такое случалось далеко не всегда, поэтому весело напевал грустные песни Шарля Азнавура. Настроение Туссена, к сожалению, жене не передалось, хотя Клотильда всегда искренне разделяла печали и радости мужа. Конечно, она была довольна, когда у Туссена ладилось и он не хандрил и тем более находился в. творческом подъеме. Клотильда все никак не могла справиться с щемящей грустью, взявшейся неизвестно откуда. Она опасалась, что муж заметит, что на душе у нее паршиво, и примет на свой счет, а ведь это совсем не так. И Клотильда улыбалась Туссену, напевала вместе с ним и, как обычно, хвалила, вполне заслуженно, его талант, упорство и работоспособность.

На ужин разморозила фрикадельки из говядины, сделала омлет и подогрела куриный бульон. Фрикадельки подала мужу с соусом тартар из соленых огурцов, как он любит.

Довольный и сытый, Туссен обнял жену и, наклоняясь почти к уху, произнес с только ему присущей интонацией:

— Пойдем в твою спальню…

Раньше Клотильда лишь услышит этот тембр любимого голоса, и «крепость» сдавалась с удовольствием. Проходили годы, Туссен погрузился в творчество, может быть излишне, перешел с реалистического изображения на абстрактное, и так совпало, что реже звучал сладостный призыв-сирена. Реже супруги Тостивены просыпались вместе в общей постели, все чаще каждый в своей спальне. А сейчас Клотильде совсем не до того. Как же быть? Испортить мужу столь не частое замечательное настроение? Конечно же, нет! И Клотильда, сдерживая-вздох обреченного, улыбнулась, обняла мужа и направилась исполнять супружеский долг.

Насмотревшись на мясное изобилие госпожи Форси, комиссар и инспектор изрядно проголодались. Они зашли в ближайшее кафе, но не только чтобы утолить голод, но и послушать местных завсегдатаев.

Луи Вермандуа не спеша доел луковый суп и приступил к котлете со сметанным соусом и брокколи. Франсуа-Пьер Фрежюс расправлялся с антрекотом, запеченным с ананасом и майонезом. Они ели и прислушивались к разговорам за соседними столиками. Реплики посетителей кафе лишь подтвердили то, что было известно — добряк, порядочный семьянин — о Жаке Форси. Сочувствовали вдове, сыну, негодовали на злодея, недоумевали, что тот лишил жизни милого и степенного соседа при том как в Париже полно негодяев, которых ждет не дождется гильотина.