Александр Филиппов - Искатель, 2014 № 12

«Что? Что? Господи, господи!» — мама повторяла это снова и снова, и я, уткнувшись ей в грудь, слышал, как билось ее сердце.

Мне было комфортно, но управлять своей способностью я еще не мог. Не представляю, как далеко от дома и в какой ветви мы побывали. Оказавшись опять в толпе, я сразу обратил внимание: это были не японцы, а скорее американцы (уж японцев-то от американцев я и в четыре года мог отличить), а мама, шумно выдохнув и еще крепче ухватив меня за руку («Больно, ма!» — завопил я, и на меня удивленно обернулись), сказала: «Подождем, сейчас они уйдут, и мы посмотрим».

Я думал, мама испугается, возьмет меня на руки, ведь случилось странное, необыкновенное, невозможное, такое, что бывает во сне, но никогда наяву, да еще в толпе страждущих увидеть старую картину. Мама что-то чувствовала, но — это я понял значительно позже — ничего не помнила о нашем мимолетном приключении. Остров был первым и последним, она должна была запомнить, но я еще не умел плыть по фарватеру и выхватил случайное. Возможно, потому пустыню запомнил только я, а не мама, для кого я, сам того не желая, стал первым поводырем.

Мама подвела меня к картине, и я без тени интереса посмотрел на женщину, которая, в свою очередь, внимательно изучала меня, улыбаясь не столько странной, сколько чуть презрительной улыбкой. «Ну что? — будто говорила она. — Ничего не понял?» Ничего, да. Тогда — ничего.

На самолет мы все равно опоздали, пришлось менять билеты на более поздний рейс, и в Киль мы прилетели только поздним утром, когда папа был ванят и не мог нас встретить. В гостиницу добирались на такси, я спал, и мне снилась странная пустыня с голубыми барханами и зеленым слепящим солнцем в оранжевом небе. Сюрреалистический пейзаж, но я не знал тогда такого слова и потому, вспоминая, просто радовался…

Мария-Луиза и Саманта предпочли не отходить от меня. Возможно, это был самый удобный момент, чтобы задать вопрос. Как обычно, положившись на интуицию, я спросил у мисс Юришич:

«Давно вы работаете с Лоуделлом и Стокером?»

«Скоро два года». — Она не удивилась вопросу.

«Как давно они знакомы друг с другом?»

«Не знаю…» — протянула Саманта.

«Они всегда ладили? У. них нормальные отношения? Бытовые, я имею в виду. Впрочем, научные тоже».

«Не люблю слухи…»

Если женщина говорит, что не любит слухи, значит, напичкана слухами по самое горло.

«А почему вы спрашиваете?»

Она все равно забудет сказанное, увиденное и сделанное, как только окажется на следующем острове. У меня не было причин скрывать правду, и я сказал:

«На банке Ладислава Стокер пытался убить Лоуделла, вытолкнув его за пределы статсферы».

«Генри?! — изумление Саманты выглядело неподдельным. — Вы уверены, что Генри? Если бы Мейдон…»

«А что Мейдон? — с любопытством спросила Мери, облегчив мне задачу. — Почему Мейдон?»

«Это все разговоры…» — пробормотала Саманта, и я еле удержался от того, чтобы не крикнуть: «Говорите же, мне нужно знать, что между ними происходит, не хочу начинать разговор заново на следующем острове, да и случай может не представиться».

«Генри когда-то отбил у Мейдона жену. Очень красивая женщина. — Саманта говорила быстро, проглатывая окончания слов, будто чувствовала, что нужно выговориться раньше, чем мне придется дать команду к «отплытию». — Говорят, прекрасная была пара. И вдруг… Ушла к Генри. Он такой… Прекрасный ученый, но как мужчина… В общем, она и его бросила. Я в то время только пришла в институт и оказалась в группе Генри. Он… Они оба замечательные, только… Как бы это сказать…»

Саманта задумалась и продолжила после паузы:

«Прежде они терпеть друг друга не могли, даже на семинарах сидели в разных концах зала. А потом… Вскоре после того, как я пришла в институт… Совместные работы, премия Вехарта на двоих, теория Лоуделла-Стокера. И теперь они хотят получить доказательства…»

«Или наконец свести счеты», — сделал я напрашивавшийся вывод.

Мария-Луиза вскрикнула. Саманта пожала плечами.

Что-то я упустил в нашем коротком разговоре. Я точно знал, что мимо сознания прошло одно или два слова, сказанных Самантой, и эти слова могли поставить точки над i.

«Пора, — сказал я. — Готовьтесь, отправляемся».

Следующим на фарватере был неприметный, неинтересный остров Чугунцева. Смотреть здесь было не на что, но миновать остров без остановки я не мог, и всякий раз оставалось ощущение тоскливого одиночества, даже если я шел с большой группой — последний раз с девятью астробиологами, бессмысленно искавшими признаки разумной жизни в наблюдаемой части вселенных. Разумной или хотя бы сколько-нибудь высокоорганизованной жизни не было нигде, ни в одной из ветвей идентичных вселенных. О межзвездных войнах или мудрых инопланетянах, одаривающих человечество новыми знаниями, давно не писали и не ставили фильмов, а ведь еще в моем детстве эта тема в фантастике была самой востребованной: от зеленого мира «Аватара», помню, в восторг приходили не только дети, но и взрослые.

Я включил надбровный фонарь, почти ничего не осветивший, луч света уперся в густой туман, серый и унылый, депрессивный, насколько вообще мог быть депрессивным туман, в котором не разглядеть кончиков пальцев.

В инфракрасном свете видно было не намного лучше. Стокер и Лоуделл, будто закадычные друзья, присели на валун — чего здесь было в избытке, так это больших камней. Во всех ветвях многомирия остров был вязким, унылым и однообразным. Здесь звуки искажались, голоса расползались, как старая ткань, рвавшаяся, едва ее брали в руки.

Мария-Луиза держалась рядом со мной. Саманта отошла к коллегам, что-то сказала и села на соседний камень.

«Здесь есть что-нибудь более приятное?» — спросила Мария-Луиза.

Я наклонился к ее уху и объяснил:

«Нет. Туман — довольно крепкая кислота, всякий раз химический состав немного разный — от ветви к ветви, я имею в виду. Поэтому не могу сказать, какая именно кислота сейчас. Цвет меняется мало — серый и серый».

«Как же мы…» — Мери прикусила губу, она не любила задавать вопросы, на которые могла ответить сама. Какая разница, была ли на острове атмосфера из чистого кислорода или из углекислого газа? Поводырь создавал собственное жизненное пространство. От тридцати двух до сорока минут мы могли просуществовать на любом острове, находись он хоть в центре, звезды: впрочем, пока я не нашел ни одного острова на фарватере с такими адскими условиями, но представлял, что такое возможно, и первые месяцы, когда ходил на ощупь, эта возможность меня страшно угнетала. Потом перестал о ней думать.

«Почему мы…» — начала Мария-Луиза, но и на этот незаданный вопрос она знала ответ. Почему не покидаем остров сразу? Не можем, милая. Квантовый зазор, принцип неопределенности, ничего не поделаешь. Пространственный зазор — около километра, временной — около получаса. Варьируется в зависимости только от локальной напряженности гравитационного поля, с которым взаимодействует равное земному поле тяжести внутри моей сферы. Природа явления была сугубо квантово-механической, но физики так и не смогли описать ее уравнениями.