Вячеслав Демченко - Обреченный мост

б) Когда вражеские парашютисты приземляются в тылу наших войск, и нет возможности их захватить в плен. Об этом немедленно нужно сообщать в соседние воинские части, чтобы организовать их поимку.

Захваченных парашютистов немедленно сдавать в разведотдел.

6) Не трогать парашютов, которые остаются после приземления, если парашютисты сами ушли. Это необходимо, чтобы противник считал, что всё в порядке, ибо по положению парашютов лётчики с воздуха оценивают обстановку…

— Странно, что полицай-фюрер сам не напомнил вам об этом приказе командующего, — закончил вольное цитирование Мёльде и спросил снова, как бы вскользь: — Так вы не слыхали, что именно привело полицай-фюрера Зитца в нашу юдоль скорби?

— Никак нет, герр оберстлейтнант! — дёрнул Ройтенберг плечами. — Впрочем… — он закатил глаза под козырёк синей фуражки. — Я слышал краем уха, что штандартенфюрер будет находиться здесь до прибытия особой зондеркоманды СС, чтобы лично поставить им задачу.

Лейтенант замолчал, беззвучно шевеля губами.

— Какую? — не дождавшись, пока он прожуёт запасы памяти, поторопил лейтенанта Эрих Мёльде.

— Ну, говорили что-то о секретном строительстве через пролив… — припомнил наконец Ройтенберг.

— Что именно? — снова поторопил оберстлейтнант.

Но и лейтенант снова пожал плечами.

— Этого чёртова моста, фантастического нефтепровода, восстановления канатной дороги? — раздражённо перебрал Мёльде уже в равной степени несбыточные прожекты Берлина.

Впрочем, имея в виду только один. Тот, который под его ответственность был складирован в разобранном виде, чуть ли не по всей зоне его ответственности. Ответственности комиссара полевой комендатуры «Geheime Feldpolizei» — тайной полевой полиции. Этот чёртов «Южный объект» — мост через Керченский пролив. «Как его там назвал фюрер? Чуть ли не новый шёлковый путь?..»

И этот проклятый мост уже стоил полицай-комиссару не только испорченных нервов, но и глаза. Собственно, на осмотре электрооборудования разводного механизма он и находился вчера в форте «Тотлебен», когда тот чуть ли не взлетел на воздух по милости этих русских диверсантов. И если они обнаружат ещё и сами конструкции…

— Этого только не хватало, — мрачно пробормотал полицай-комиссар, снова берясь ладонью за повязку, уже пропитанную желтоватой сукровицей. — Русских бомбардировщиков и так в небе над Керчью больше, чем мух над дерьмом. Навалятся, как на порт вчера и позавчера, — и не то, что моста, болта от него не сыщешь.

«Нет, этого допустить нельзя, — вскинулся со стула Мёльде. — А этот идиот всё воображает себя памятником тевтонского духа!»

— Да идите уже! — раздражённо махнул он рукой на командира оперативной группы, флегматично ожидавшего его распоряжений и, похоже, начавшего уже засыпать.

— Разрешите идти? — очнулся тот.

— А я про что?.. — скрипнул зубами Эрих Мёльде. — И возьмите их живыми, слышите? — напомнил он вдогонку. — Делайте, что хотите! Берите кого угодно, хоть «Хиви», хоть чертей из ада, но возьмите этих русских Скорцени живыми!

С частой одышкой выталкивая клубы белого пара, эшелон «LT-300» не спеша втягивался в узкое ущелье между соседними товарняками, вливался в обыденную сутолоку станции, провожаемый взглядами солдат оцепления.

Чёрное выпуклое рыло паровоза с распластанным по центру шумерским орлом отразилось в арочных окнах станции, когда, подрагивая, он прошёл, замедляя ход, за пустыми платформами на первом пути. Дебаркадер станции оборвался тупиком — горизонтальный полосатый брус с электрическими фонарями.

Эшелон, лязгая сочленениями, вильнул вправо, приникая к широкой бетонной эстакаде, уже заставленной тяжёлыми «MAN-ами» с обрубленными мордами и плоскими цистернами в жабьем камуфляже.

Встречающий обер-инженер в двубортной шинели зелёного сукна предусмотрительно бросил под ноги окурок и раздавил его носком сапога… И вдруг алюминиевые громкоговорители-колокольчики на столбах загорланили, дублируя друг друга визгливым назойливым эхом: «Achtung! Allarm»!

Первыми, не дожидаясь команды офицеров, бросились с платформы солдаты оцепления. Офицеры же — кто протолкался в застеклённые до половины двери станции, а кто посчитал достаточным пригнуться за бетонной стенкой дебаркадера, махая пистолетами на беготню подчиненных.

Последними прекратили муравьиную сутолоку грузчики из числа военнопленных. Но большей частью они бросились не в сторону укрытий, а рассыпались по соседним путям, под колёсами товарных эшелонов.

И никто не отметил, — что, в общем-то, и не удивительно, дело нескольких секунд, — как со средней платформы эшелона спрыгнули двое и внезапно исчезли, как сквозь землю провалились.

Впрочем, почему «как»? — соскользнули в предусмотрительно открытый кем-то люк.

— Какого чёрта вы тут устроили саботаж! — заорал с порога на начальника станции гауптштурмфюрер СС, судя по зигам и трём серебристым звёздочкам в петлицах хрестоматийного чёрного мундира.

«Видать, не нахвастался ещё принадлежностью к ордену», — несмотря на панический переполох в мыслях, оценил-таки бывалый тыловик его отутюженный лоск и молодецкую прыть неофита. И вдруг, неожиданно для себя, выдохнул застрявший в горле ужас усталым шепотом:

— Убирайтесь, целее будете.

— Как теперь прикажете обеспечивать?! — продолжал неистовствовать тот, смахнув со стола ворох каких-то папок.

И только, когда дошёл смысл сказанного этим грузным, безмерно усталым и бесконечно отчаявшимся человеком, осёкся.

— Что вы?.. — Он перехватил безжизненный взгляд «станционного смотрителя», в котором уже мёртво отражалось закопченное небо железнодорожного узла, и подбежал к полуарке окна в мансарде. — Что вы несёте?..

Оглушительный раскатистый грохот смёл последние слова эсэсовца, смёл и его самого вместе с каскадами стёкол, брызнувших внутрь кабинета. Клубящийся шквал багрово-золотистого пламени докатился до кирпичного здания станции в одно мгновение, вышиб окна и белым паром расползся по закоулкам помещения.

Вслед за первым в сумрачное небо вскинулся второй копотный гриб, третий.

Со скрежетом начали заваливаться набок железные товарные вагоны; вспыхнули как спичечные коробки дощатые…

— Быстрее, да быстрее же!..

Чуть завитые височные пряди казались распущенными буклями этакой толстовской Наташи, так закружившейся на своем первом балу, что прочь разлетелись шпильки из луковицы подобранных на затылке волос. Русых и тем более контрастных нарочитым мазкам угольной копоти на высоких скулах. Когда-то подрезанная чёлка наползала теперь на глаза попеременной — то тёмной морской, то лёгкой небесной, — синевы…