Вячеслав Демченко - Обреченный мост

«Нам легче маскироваться под румын, muchacho. Мы всегда действуем у них в тылу. Родственнички же как-никак… мадре их за ногу», — не совсем понятно закончил тогда Иван (Хуан вообще-то) по-русски.

…Яблоневый сад хозяйства им. Калинина находился достаточно далеко за Владиславовкой, километрах в трёх, и в этом году никем толком не убирался. Даже жители соседних сёл особо не рвались приближаться к железнодорожному узлу: себе дороже — посты полицаев на каждом шагу, патрули полевой жандармерии то и дело стрекочут тяжёлыми БМВ и «Цюндаппами» по просёлкам.

Звучно хрупнув яблоком, Давид Далиев оторвался от щели в дощатой, неконопаченой стене весовой и с сожалением посмотрел на огрызок.

— Пойду, пройдусь, на всякий пожарный. И яблок наберу.

— Когда ты их уже нажрёшься? — бросил через плечо Малахов. — Как порося, ей-богу.

— Э-э, слушай… — начал было Давид, но Сергей Хачариди, старший группы, посмотрел на обоих друзей-врагов выразительно хмуро.

Пожав плечами, осетин вышел на грузовую эстакаду весовой и исчез в полудённом сумраке дождевой мороси. Раскидистые деревья в этой кисее казались рукастыми призраками…

— Тут, на перегоне, поворот идёт, — продолжил подпольщик по кличке «Черепанов», тыча узловатым пальцем в сложенную карту. — Он не такой крутой, но насыпь тут высокая, потому как над заболоченной поймой. Тут машинисты и без всякого семафора притормаживают. Был случай в 38-м, — пояснил он Мигелю. — Машиниста, парнишку, стахановца, матерь его, тогда чуть не посадили как вредителя… за рекорд скорости, а оказалось — насыпь просела.

Лейтенант Боске не слишком ясно понял, сошёл-таки паровоз с рельс тогда или нет, но понимающе кивнул.

— Теоретически здесь можно произвести налёт. Но, — подпольщик с сомнением покачал головой. — Подойти к насыпи, не переполошив охрану поезда, может разве что коза или корова какая. И то сама, без пастуха. Был случай, с платформы охранения столетнего деда, пастуха, из пулемёта жахнули. Так-то вот. Тут после прошлых диверсий вашего брата кругом ждут.

Лейтенант снова рассеянно кивнул, барабаня пальцами по покосившемуся дощатому столу и думая о чём-то своём.

— Значит, только с одной стороны нас и не ждут, отец? — спросил вдруг Сергей Хачариди, всё это время, казалось, занятый только наблюдением, озабоченный безопасностью встречи диверсантов с подпольщиком. Вроде бы и не прислушивался даже к беседе.

— Это ж с какой такой стороны… сынок? — спросил подпольщик, скептически хмыкнув.

Было ему, в миру Александру Чирьину, старшему машинисту маневренной бригады ж/д. узла «Владиславовка», — всего-то лет пятьдесят. Но казался куда старше. Седые косматые брови над круглой оправкой очков и пергаментная лысина над резкими складками лба. Впрочем, поскольку Хачариди, в свою очередь, не было и тридцати, то в сыновья «Черепанову» он и впрямь вполне годился.

— Что вы имеете в виду, Сергей? — очнулся наконец от своих раздумий и Мигель.

— Я говорю, — Серёга, сняв пулемёт с плеча, приставил его к столу. — Ждут нас отовсюду, это так. Но ведь прямо на платформе станции нас не ждут?..

Мигель переглянулся с подпольщиком; оба воззрились на Хачариди равно непонимающе. Тот предупредительно поднял ладонь: «не торопите, мол».

— Кто кроме козы может находиться на путях или подле? — спросил он. — Обходчик может?

— Может-то, может, — с кряхтением угнездился Александр Ерофеич на скрипучем тарном ящике. — Только ведь и обходчика немцы на дрезине возят с патрулём туда-сюда. Когда сами, когда румын привлекают.

Теперь переглянулись Мигель и Сергей Хачариди.

— Румын?

Лейтенант Боске прищурился, Сергей кивнул…

Старший лейтенант Войткевич, зарекомендовавший себя геройски во время выполнения задач, поставленных штабом КВЧФ, до сих пор вызывал мигрень у начальника флотского «СМЕРШа» и его ближайшего подчинённого, майора Трофима Кравченко.

Надо же, Яков Войткевич… С виду простодушный балагур, любимчик компании, не заподозренный в излишней моральности и карьеризме, — и всё же этот чёртов одессит мало походил на героя киноленты «Два товарища». Там сквозь одесский юморок так и сквозит высокая классовая сознательность, а тут… Претил прямо-таки чекистский нюх подлый душок чего-то исподнего, снаружи не видного, но до изжоги антисоветского. Хоть сейчас влепи 58-ю, за что — непонятно, или только за то, что непонятно…

И, не в последнюю очередь, не совсем понятно было, как, в честь чего, этот неприлично начитанный и языкатый босяк умудрился побывать номенклатурным совработником на подозрительных западных территориях. Опять же — как выскочил из всех возможных окружений 41-го, выбился из штрафников опять в офицеры…

В общем, тёмных пятен в биографии Якова Войткевича было, что у пегого поросяти. А в глубоком кармане — политическим рентгеном прозревал начальник следственного отдела Трофим Кравченко, — таилась самая беспринципная и беспартийная фига.

Иное дело капитан Новик. Как с плаката малёванный: комсомолец, герой, чекист, будто только что от социалистической титьки Родины-Матери оторванный. Только вот рожа какая-то совсем уж не пролетарская, вылитый какой-нибудь штабс-капитан из графьёв. Видал таких в своё время, на заре туманной… Впрочем, прежде всего военной, и не под одинаковыми знамёнами, Трофим Кравченко. И не поверишь, что родители А.В. Новика — прачка да водовоз, потомственные люмпены из губернского Симферополя.

Ладно, замашки барские ещё можно списать на то, что, будучи увлечён, а после и женат на дочери чекистского божка-идола, Александр Новик долго хлюпался в сливках светского советского общества. Которые, при ближайшем рассмотрении, если не копировали, то уж пародировали великосветский старорежимный манер изрядно. Но ведь и в подлинном благородстве нельзя отказать субъекту. В том, которое пережитком называется. Чего стоит только история, когда он свой заградотряд в атаку повёл, возвратив трусов и дезертиров на позиции вспять не карой господней, а личным примером.

И веришь после такого, — ёжился Трофим Кравченко, пообщавшись с сим хладнокровным ура-капитаном, — что ежели сподличаешь… Ежели сунешься по его святому, как по мытому, то, невзирая на субординацию и партийный ранг, всенепременно получишь в морду.

Белой перчаткой, которую он потом ещё и выбросит, чтоб не мараться душевно.

…Кто наорал на унтерфельдфебеля Крауге через полуопущенное стекло штабного «Хорьха», он так до конца и не понял, но пропуск был терпимым, а главное — они, кто бы они такие ни были, — хотели видеть лично полицай-комиссара полевой комендатуры 676 Эриха Мёльде. А кто же без дела станет искать шефа местной полевой жандармерии? Иметь к нему дело — уже было достаточной рекомендацией. Не станут же, в самом деле, сомнительные личности нарываться на аудиенцию с главным карателем округа.