Герберт Уэллс - Рассказы каменного века

Из-за тростников осторожно показалась какая-то темная тень, что-то вроде собаки. Она в нерешительности остановилась, втягивая ноздрями воздух, но тотчас повернулась и снова исчезла во мраке.

Они долго лежали оба, безмолвные, неподвижные, облитые серебристым светом заходящей луны. Черные тени тростников медленно-медленно надвигались на них: они скоро окутали их ноги, и только грудь и лицо Уг-Ломи оставались залитыми лунным светом, как бюст, вылитый из серебра. Но вот тени заползли на его шею, на его лицо, и темнота ночи совершенно поглотила обоих…

Женщины и дети на холме почти не спали всю эту ночь, вплоть до того времени, как послышался крик Юдены. Но охотники были уже сильно утомлены и потому дремали, сидя на корточках.

Как только Юдена закричала, они почувствовали себя, наконец, в безопасности и поспешили занять у костра лучшие места. Только старуха радостно засмеялась, когда маленькая Си, подруга Юдены, начала плакать. Как только стало светать, все проворно вскочили и начали всматриваться в ольховые деревья. Они убедились, что там не было Юдены. Их охватило радостное чувство при мысли о том, что Уйя удовлетворен.

Но радость мужчин была омрачена мыслью об Уг-Ломи. Они знали, что он будет мстить. Старый мир вырос на мести, и они не могли придумать никакого выхода. Вдруг они увидели, что из чащи выскочила гиена и промчалась сквозь тростники. Ее морда и лапы были окровавлены. Все мужчины закричали, схватились за свои метательные камни и кинулись вслед за ней, так как при свете дня не найти более жалкого труса, чем гиена.

Охотники ненавидели гиену за то, что она таскала детей и, незаметно подкрадываясь, кусала тех, кому приходилось спать дальше от костра. Кошачья Шкура, метко бросивший камень, своим искусным ударом рассек бок гиены, и все племя принялось визжать от восторга.

Как бы в ответ на этот шум, из берлоги льва послышался взмах крыльев. Три белоголовых коршуна медленно взлетели на воздух и, описав несколько кругов, спустились на ветви ольхового дерева, внимательно смотря на берлогу.

— Господин ушел, — сказала старуха, указывая на птиц. — Коршуны получили свою долю Юдены.

Несколько минут птицы оставались на дереве, но потом — одна за другой — снова слетели в заросли тростника.

Над черневшими на востоке каштановыми лесами брызнули, возвращая миру жизнь и краски, первые лучи восходящего солнца. Дети в один голос радостно закричали, захлопали руками и пустились бежать по направлению к реке. Одна маленькая Си осталась позади всех и со страхом и грустью поглядывала на ольховые деревья, туда, где накануне виднелась голова Юдены.

Но Уйя, старый лев, уже не был более грозен. Он лежал на боку, без движения, не в своей берлоге, а в нескольких шагах от нее, в том месте, где была утоптана трава. Под одним его глазом виднелся маленький разрез — слабый первый укус топора. Около него по всей земле тянулась темно-красная полоса крови, и в его груди виднелась небольшая, но глубокая ранка, смертельный удар копья Уг-Ломи. Вдоль всего бока и шеи клювы коршунов уже оставили свои следы. Старый лев сбил Уг-Ломи ударом своей могучей лапы, а тот, лежа под ним, наудачу, изо всех сил вонзил в него свое ясеневое копье и, благодаря слепому случаю, попал прямо в сердце гиганта. Так окончилось владычество льва, второго воплощения Уйи-Господина.

С холма все яснее доносился шум сборов на охоту: зазубриванье копий и метательных камней. Никто не произносил имени Уг-Ломи из страха вызвать этим его появление. Все сыны Уйи одной большой гурьбой отправлялись на день или на два на охоту в речную долину. Целью охоты был Уг-Ломи, потому что иначе он сам начал бы охотиться за ними.

Но Уг-Ломи лежал безмолвный и неподвижный недалеко от львиной берлоги, а рядом с ним скорчившись сидела Юдена, держа в руке его ясеневое копье, все залитое кровью старого льва-людоеда.

Уг-Ломи лежал неподвижно, прислоненный к ольхе, и его бедро представляло кровавую бесформенную массу. Ни один цивилизованный человек не вынес бы таких ужасных ран, но и он, и Юдена жили за пятьдесят тысяч лет до нашего цивилизованного времени. Она шипами терновника скрепила концы его ран и скорчившись сидела около него день и ночь. Днем она отгоняла от него мух веером из папоротника, а ночью, с первым топором в руке, прогоняла назойливых гиен. Через несколько дней раны стали понемногу заживать.

Лето было в полном разгаре. Первые два дня, когда раны Уг-Ломи еще были открыты, они почти ничего не ели. В низменном месте, где они скрывались, не было ни корней, ни мелких зверьков, а река с ее рыбой и водяными улитками находилась на открытом месте, на сотню ярдов в сторону от них. Днем Юдена не решалась уходить из страха перед соплеменниками, — своими братьями и сестрами, а ночью из страха перед дикими зверями, опасаясь одинаково как за него, так и за себя. Как и коршуны, они получили свою долю льва. Вблизи них протекал небольшой ручеек, и Юдена в горстях своих рук приносила воду Уг-Ломи.

Место, где находился Уг-Ломи, было прекрасно скрыто от племени чащей деревьев ольхи и со всех сторон окружено высоким тростником. Труп убитого льва лежал недалеко от его бывшей берлоги, на утоптанном месте, в пятидесяти ярдах от Уг-Ломи. Можно было рассмотреть сквозь высокие стебли тростников, как коршуны дрались друг с другом за лучшие куски и отгоняли шакалов. Над трупом льва мириадами носились мухи, и до Уг-Ломи долетало их неумолкаемое жужжанье. Через несколько дней, когда раны его уже почти зажили, от льва оставалось лишь несколько разбросанных и обглоданных дочиста костей.

Большую часть дня Уг-Ломи сидел неподвижно, бесцельно смотря перед собой. Временами он бормотал что-то о лошадях, медведях и львах, а иногда по целым часам он принимался бить землю первым топором и называл при этом по именам всех охотников своего племени, как будто не боясь привлечь их этим к себе. В эти короткие летние ночи они оба почти не спали. Неподвижные предметы, казалось, начинали двигаться вокруг них, принимая форму существ, каких они никогда не видали днем. Несколько ночей гиены не появлялись, но вслед за тем в одну темную безлунную ночь их прибежала целая дюжина и долго грызлась за остатки льва. Всю ночь раздавались их вой и рычание, и Уг-Ломи с Юденой могли даже слышать, как кости хрустели на зубах у гиен. Но они знали, что гиена никогда не решится напасть на живого, не спящего человека, и потому совсем их не боялись.

Днем Юдена по узкой тропинке, проложенной львом в тростнике, доходила до поворота реки и вползала в заросли камыша, чтобы наблюдать за племенем. Лежа у деревьев ольхи, к которым она была привязана как приношение льву, она могла и теперь видеть всех на холме, у костра, маленькими, но отчетливыми фигурками, точно так же, как она видела их в тот вечер. Но она мало рассказывала Уг-Ломи о своих наблюдениях, боясь, что привлечет к нему сынов Уйи, если только назовет их по именам. В те дни верили, что произнесенное вслух имя привлекает носящего его человека.