Богдан Сушинский - Странники войны

— Но зачем же ты, гнилая твоя душа, подписал эту маразматину?! — не унимался ефрейтор. — Автомат мне действительно попался хреновый. Неделю добивался, чтобы его заменили. Только причем здесь немецкая разведка и белогвардейское подполье?

— Попробуй не подпиши, — философски парировал Ильяшев. — Будто не понимаешь, что в той бумаге вполне хватило бы места, чтобы дописать имя твоего сообщника, комсорга роты — перерожденца, убежденного троцкиста или еще кого-то там, старшего сержанта Ильяшева.

— Так что же, мне теперь и к своим пробиваться не стоит? Ну, если, к примеру, удастся бежать из плена. Ильяшев томительно помолчал, вздохнул.

— Да, конечно, со мной дело ясное: меня кокнут. А тебе еще нужно думать, как жить. Я тебе не советчик. И если что — на меня не ссылайся.

— Так ведь тебя-то уже...

— Все равно. Так будет лучше. И помни: родственникам предателя, «агента мирового империализма» не легче, чем самому «агенту». Так вот, я тебе не советчик. Но получится, что к «агенту немецкой разведки» и «члену белогвардейского подполья» прибавится еще и плен. Кто ж тебя такого помилует? Не знаешь разве, в какой стране, при какой политике живем?

— Так и сказал? — удивился Беркут.

— Почти дословно, лейтенант. Сам был поражен.

— Странно, что у вас в роте еще и находили время для доносов. Мне-то казалось, что на передовой это не принято.

— Мне тоже казалось, что на передовой «врагов народа» быть не долзкно. Но... Потому и с побегом не торопился.

— А умирал он хорошо, — неожиданно вернулся к истории с комсоргом Арзамасцев уже тогда, когда, «обмундировавшись и вооружившись», они присели на развалинах передохнуть. — «Смерть фашизму! Выше голову, друзья! Да здравствует товарищ Сталин!» Полный набор выпалил, как и полагается. И совесть за всех расстрелянных по письмам таких, как он, совершенно не мучила его.

— Не озлобляйся, ефрейтор, не озлобляйся. Наверное, мы действительно накуролесили и с «ежовщиной», и с доносами. Но враг — вот он, намного лютее и коварнее, чем все капитаны Хряковы. Кстати, с автоматом что... было-таки?

— Было, конечно. То нажимаешь на крючок — не стреляет, а то нечаянно прикладом стукнешь об пенек — как зайдется очередью... Пока весь диск не выпалит — не остановится. Во всяком случае мне попался именно такой. Да и диски эти... Постоянно заклинивает... Шмайсер тоже не чудо техники, чуть песочек попал или землица... Но все же отстрелялся я им в том бою— что надо. Шестерых уложил — это точно. Да только про это Хряков, архангел ежовский, в письме своем ни гу-гу. Слушай, лейтенант, а ты на меня отсюда, из плена, донос не напишешь? Ну, например, что я аргентинский шпион, перевербованный немцами для ведения троцкистской пропаганды?

— Хватит болтать, ефрейтор, — незло остудил его Беркут. — Поднимайся, скоро рассвет. Пока не взошло солнце, нужно где-то укрыться, а то еще чего доброго примут за воинов племени балубу.

Восход настиг их в маленьком перелеске, подступавшем к селу, крайние дома которого виднелись сразу же за небольшим полем. Рассудок подсказывал Андрею, что самое разумное в их положении — это забиться куда-нибудь подальше в лес, в глухую чащобу и пересидеть там до темноты. Но голод, усталость и утренняя лесная сырость заставили их подкрасться к поросшему бурьяном полю, лечь на холодную землю и поползти к деревне.

Заброшенные в крутой водоворот, в самую бездну войны, голые, беззащитные, как перед страшным судом, они все еще тянулись поближе к людям, хотя самая страшная для них, смертельная опасность исходила сейчас именно от людей.

После обеда, когда одни пациенты «Горной долины» собирались блаженственно подремать, другие — искупаться в озере или позагорать на его каменистых берегах, в санатории появился офицер гестапо в сопровождении троих солдат СС. Гауптштурмфюрер слишком долго беседовал о чем-то с фрау Биленберг в ее кабинете, заставив Власова нервно дожидаться своей очереди в небольшой тесноватой приемной, затем приказал вызвать одного из отдыхавших здесь офицеров и, арестовав прямо на глазах у Хейди, увез его в сторону городка.

— Они прошлись по всему списку наших пациентов, — мелко вздрагивая, объяснила потом Хейди, разыскав скрывшегося в своем «люксе» Власова. — Это все еще продолжаются аресты, связанные с покушением на фюрера. Безумцы, они покушались на саму Германию и теперь жестоко расплачиваются за это.

— На самого фюрера — так все же будет точнее. А как за это расплачиваются, я знаю по сталинским чисткам.

Хейди проглотила какую-то таблетку, запила ее минеральной водой из небольшого кувшинчика и уткнулась Андрею Власову в грудь. Всегда такая решительная, она казалась сейчас генералу маленькой и совершенно беззащитной. Впрочем, как и он сам.

— Этот арестованный, он что, действительно участвовал в заговоре?

— Утверждают, что был связан с военным губернатором Франции генералом Штюльпнагелем. Одним из самых яростных... — Хейди предложила ему таблетку, но Власов ограничился несколькими глотками минералки прямо из горлышка.

— Мною этот гестаповец тоже интересовался?

— Естественно.

Генерал обнял Хейди за плечи и усадил в кресло, а сам уселся напротив. Почти с минуту они молча смотрели друг на друга.

— Нет, мы не должны сдаваться, генерал, — вдруг решительно тряхнула она волосами. — Лучший способ выжить — это стать недосягаемым. Волна смуты схлынет, и они опять вернутся к мысли, что с русским фронтом могут совладать только русские.

«Она повторяет слова Штрик-Штрикфельдта», — безошибочно определил генерал. Но от этого они не перестали казаться мудрыми.

— То есть еще до прихода в санаторий гауптштурмфюрер СС знал о том, что я нахожусь здесь? Но получил приказ не привлекать внимания? — наконец облек Власов мучивший его вопрос в наиболее приемлемую форму.

— Он сказал, что сейчас русским иногда приходится доверять больше, чем некоторым германцам, которые как предатели заслуживают куда более сурового обхождения.

— Возможно, гауптштурмфюрер и прав, — угрюмо признал генерал, вспомнив, что самого его уже давно воспринимают как предателя, причем по обе стороны Восточного фронта. На Западном, кстати, тоже. — Все зависит от того, кого именно из немцев он имеет в виду. Как и то — кого из русских.

— Теперь это действительно очень важно: кого именно, — отрешенно согласилась Хейди. Но затем вдруг всполошилась и пристально посмотрела на русского генерала. Хотела бы она знать, кого из немцев имеет в виду он. Для нее это было крайне важно.

— Может быть, мне лучше оставить вашу «Горную долину», чтобы не привлекать внимания гестапо?

— Не пытайтесь вести себя так, словно пребываете в подполье или просто стараетесь не попадаться на глаза властям, — слишком рассудительно для женщины, вроде бы далекой от политики, посоветовала хозяйка «богемы» эсэсовского воинства.— Наоборот, все должно выглядеть как можно естественнее. Вы прибыли сюда, чтобы сблизиться с генералитетом СС, войти в его аристократические круги. Иначе с чего вдруг вам захотелось побывать в санатории для избранных? Любое пристанище короля должно становиться королевским пристанищем.