Богдан Сушинский - Черный легион

— Как зовут, в соболях-алмазах?

— И-нет, соболях-алмазах.

— Зовут как, спрашиваю. Имя, имя, — проговорил он по-японски.

— Сото.

— Сото? Впервые слышу такое имя.

— И-впервые? И-да? — Сото пригубила саке, поставила чашку на столик, поднялась и обхватила руками голову Семенова.

Лицо старого вояки оказалось на уровне ее груди. Он уткнулся в одну из созревших лун, словно ребенок — в грудь матери.

Сото это не смутило. Она положила руку ему на шею, и Семенов ощутил, что девушка настойчиво пригибает ее, в то же время другой рукой приподнимая подол халатика. Опьяненный дурманящим запахом французских духов и ангельской плоти, генерал обхватил руками ее округлые бедра и, приближая к себе, почти оторвал Сото от пола. Но именно в минуту плотского экстаза главнокомандующего в дверь негромко постучали.

«Японцы?! Эта сцена подстроена? — насторожился Семенов, отстраняя девушку. — Скомпрометировать — и?.. Застать в номере, поднять шум, скомпрометировать и?.. В соболях-алмазах!»

Открывая дверь, Сото прикрылась ею и осторожно выглянула.

— Прошу прощения, господин командующий, — возник на пороге его водитель Фротов. — Разговор на полсамокрутки.

— Какой еще разговор, в соболях-алмазах?! — набычился Семенов.

Но Фротов уже вошел. Не ожидая разрешения генерала и не обращая внимания на Сото. Приблизившись к столику, взял чашку девушки, осушил ее и, по-гусарски крякнув, принялся за бутерброд.

— Я понимаю, что вам нужно играть роль пролетария-водителя, поручик, — вполголоса возмутился Семенов, провожая взглядом удаляющуюся в соседнюю комнату Сото. — Но вы слишком вошли в роль, в соболях-алмазах.

— Прошу прощения, господин командующий, — крякнул поручик. — Проголодамшись до собачьего воя. А в роль вошел — это точно. Водители-японцы за своего принимают.

— Конкретнее.

Фротов оглянулся на комнатку, в которой скрылась Сото. Оттуда не доносилось ни шороха, ни звука.

— Удалось выяснить, что за фраер этот переводчик.

Фротов взял кувшинчик с саке и вновь наполнил чашечку.

— С вашего позволения, господин командующий.

— Конкретнее, — уже почти прорычал Семенов, сдерживая страстное желание выставить наглеца-поручика, за дверь, предварительно разжаловав до рядового.

— Никакой он не капитан и не переводчик, — почти шепотом проговорил Фротов, наклоняясь к атаману.

— Об этом нетрудно было догадаться. Точнее.

— Генерал Судзуки. Пожаловал из Токио. Судя по всему, шеф Исимуры. Его водитель — родом из Сахалина Я слышал, как шофер Исимуры спрашивал его: «Скоро там твой генерал-земляк отбывает? Дни и ночи приходится дежурить в гараже».

— Значит, генерал тоже из Сахалина? — он поднялся и выпил вместе с поручиком. Стоя. Потом еще по одной.

— И наверняка возглавляет русский отдел контрразведки. Или разведки. Не ясно только, зачем весь этот цирк с перевоплощением в переводчика.

— Это-то как раз очень даже ясно. Вы не подали вида, что понимаете, о чем они беседовали?

— Никак нет.

— Впредь ведите себя так же. Какую польку они на свой граммофон поставят, такую и станцуем, в соболях-алмазах.

— Было бы под что танцевать, — брезгливо сморщился Фротов. Поручик никогда не скрывал, что терпеть не может всего, что связано с азиатами, и только верность атаману, да еще эмигрантская безысходность вынуждали его оставаться в Маньчжурии.

— Под что поставят, — гневно блеснул глазами Семенов. Любое недовольство подчиненных великим прозябанием на сопках Маньчжурии он воспринимал, как упрек в свой адрес, намек на то, что Краснов, Деникин и прочие по крайней мере сумели привести свое воинство в Европу, а он — нет.

Как только Фротов ушел, генерал Семенов сбросил с себя френч и вошел в соседнюю комнату, где его ожидала японка.

— Иди ко мне, кто бы ты ни была и кто бы тебя ни подослал, — хмельно предложил он, садясь на расстеленную посреди комнаты циновку и прислоняясь спиной к кушетке.

Девушка подошла к Семенову и, нежно обхватив руками подбородок, приподняла его.

— И-меня и-никто не подсылал, — негромко, нежно произнесла она. Эти слова ее прозвучали как любовное признание.

— Правду нам еще предстоит узнать. Но японцам остерегаться меня нечего.

— И-вам тоже не стоит опасаться их, генерал.

— Ты-то откуда знаешь? — хмельно икнул Семенов и замер с полуоткрытым ртом. Только сейчас до него дошло, что Сото отлично поняла, о чем он говорил с Фротовым.

— И-вы не должны опасаться меня. — Девушка прислонила его голову к себе, и полы ее халата сами собой распахнулись, оголяя юное, уже знакомо пахнущее духами и первородной чистотой смугловатое тело.

— Тогда зачем тебя подослали ко мне? — попытался сдержаться генерал, понимая, что еще несколько мгновений — и он окажется опутанным сладострастной паутиной изысканных восточных нежностей.

— И-цтобы вы чувствовали себя спокойно.

— Я? — озадаченно спросил Семенов. Генерал отлично помнил: еще несколько минут назад Сото доказывала, что ее никто не подсылал. А теперь вдруг спокойно признала это.

— И-вы.

— А яснее ты можешь, черти б на тебе смолу возили?! Яснее, в соболях-алмазах!

Однако окрик его Сото не смутил. Даже то, что грозный рубака-атаман потянулся к лежащему рядом ремню с кобурой, не заставило её содрогнуться. На ангельски красивом, богоугодном личике девушки оставалась все та же неописуемо-наивная улыбка.

— И-цто бы я могла подтвердить перед самым и высоким командованием, и цто вы оставались преданным японской армии и императору. И-разве это плохо, да?

— Вот оно что?! Ко мне приставили адвоката-соглядатая. Недурственно, — провел ладонями по бедрам девушки генерал. — Недурственно. — Ему хотелось окончить разговор раньше, чем уложит ее рядом с собой, поскольку потом разговор может «не пойти». — Интересно знать, кто это так заинтересован в непорочности моей репутации. Что вы молчите, моя Орхидея?

— Орхидея? И-так и-меня еще никто не называл. И-вы, и-конечно же, имели в виду императрицу Цыси [13] Цыси — маньчжурская императрица, которую придворные называли между собой Орхидеей. Ее принято считать последней правительницей Китая. Кроме всего прочего, прославилась своей почти идеально налаженной службой дворцового и государственного шпионажа. Правила с 1861 по 1908 год. — насторожилась Сото.

— Ее, в соболях-алмазах… Не думал, что поймешь-догадаешься.

— И-вы и-слшиком высокого мнения обо мне, и-господин генерал. Я понимаю: и-вы подозреваете меня не в том, что я подпольная императрица, а в том, что являюсь шпионкой.

— Профессионалкой. Разве нет?

— Нет.

— Опять врешь, в соболях-алмазах, — незло, скорее обиженно констатировал генерал. — Дохлое это дело — врать атаману.