Константин Фарниев - Паутина

— Тебе сколько нужно денег? — вдруг спросила она. — Могу дать тебе сотню и можешь не отдавать.

— Ну что ты, Зоя, — смутился Руслан. — Или я для тебя не мужчина? Сам найду.

— Как хочешь. А я подцепила богатого хахаля, — с вызовом сказала она. — Две сотни, — хохотнула Зойка. — Первый раз встречаю такого на малине. — Зойка спохватилась, что сболтнула лишнее, но Руслан даже не заметил ее оговорки.

— Наверное, какой-нибудь начальник?

— Угадал, Красавчик, точно начальничек. Культурный, вежливый такой, пока до постели не доберется, — Зойка помолчала. Она нарочно все это говорила, чтоб подразнить Руслана. Но он ничего ей не ответил, и это ей понравилось — не лезет с расспросами да с советами.

Они дошли до парикмахерской.

— Ну пока, Красавчик. Завтра встретимся. А если нет, то Иван будет.

Зойка посмотрела вдоль проспекта. Он был куда многолюднее, чем час назад. Время шло к вечеру, к прохладе, и любителей прогулок на свежем воздухе становилось все больше и больше.

— Будь здоров, не болей, — улыбнулась Зойка и шагнула в парикмахерскую.

Руслан с минуту постоял на месте, а потом быстрым шагом двинулся по проспекту к улице Кирова.

Когда Зойка вышла из парикмахерской и, победно оглянувшись вокруг, направилась в сторону парка, следом за ней пошел невысокий парень в застиранной рубашке с распахнутым воротом и обутый в растоптанные босоножки. Если бы Зойка оглянулась и увидела этого парня, то, наверное, не обратила бы на него никакого внимания — столько было в парне безразличия не только к самой Зойке, но и ко всему, что его окружало…

Пикаев читал у себя в кабинете рапорт старшины милиции — участкового из пригородного села, где недавно было совершено ограбление, и мысленно прикидывал, как новый эпизод, отраженный в рапорте, «вписывается» в общую картину розыска…

Старшина, крупный пожилой мужчина, одетый по всей форме — в гимнастерку, галифе, обутый в сапоги, сидел здесь же. Участковому было жарко и он явно чувствовал себя стесненно. Солнце било через окно прямо в старшину, а он даже платок из кармана галифе не смел достать, чтобы вытереть покрытое крупными каплями пота смуглое черноусое лицо.

Заурбек оторвался от рапорта, перенес небольшой вентилятор с тумбочки на край стола, включил аппарат Он мягко загудел, а старшина потянулся весь к легкой прохладе, которая потекла к нему от лопастей вентилятора.

— Садитесь ближе, — посоветовал участковому Пикаев и снова углубился в рапорт.

Участковый по-своему понял задание Пикаева опросить всех живших в пригородном селе шоферов, возчиков, кучеров о том, где находились они и их транспортные средства в ночь на ограбление? Не мудрствуя лукаво, старшина потребовал, чтобы каждый из них доказал свое алиби, что они и сделали. Особый интерес у участкового вызвали показания шофера — некоего Дабе, который приехал домой на своей машине где-то за полтора-два часа до ограбления. А получилось у него так, потому что он допоздна дежурил с машиной в военкомате, транспорта в село уже никакого не было, и ему разрешили ехать домой на своей машине. При выезде из города по дороге в село Дабе догнал легкую одноконную линейку, которую почти галопом мчал рослый жеребец. Дабе, как истинный лошадник, не мог не заметить красивую стать жеребца, тем более, что и он, и линейка были хорошо видны в свете фар. Шофер даже притормозил машину и с минуту ехал позади линейки. Уж очень понравился ему жеребец, несмотря даже на то, что у него не было правого уха.

Люди на линейке, их было четверо, сидели, смотря вперед и не обращая на машину никакого внимания. Может, среди них и был кто-то из сельчан, но утверждать Дабе не мог. Правил жеребцом осетин, это Дабе определил по тому, как возница понукал жеребца.

Показания шофера дали поиску старшины верное, как он полагал, направление. Участковый подключил к своей работе ребят из сельской школы. Недалеко от дома потерпевших, на пустыре, превращенном сельчанами в свалку мусора, под большим старым грабом добровольные помощники старшины обнаружили следы лошадиных копыт с подковами, колес то ли телеги, то ли линейки, довольно свежие лошадиные каштаны. В контексте этого обстоятельства показания Дабе приобретали очень важное значение. Однако Пикаев был далек от того, чтобы безоговорочно разделить уверенность старшины, что он вышел на след бандитов. Конечно, вся эта история с линейкой, жеребцом, неизвестными, в позднюю ночную пору мчавшимися в село, где было совершено ограбление, крайне подозрительна, да еще следы у дома потерпевших… Но Пикаев всегда осторожно относился к доказательствам, которые, как говорится, сами идут в руки. В жизни столько бывает случайных совпадений и самых неожиданных, а Заурбек знал по себе: если примешь какое-то обстоятельство за доказанный факт, то потом очень трудно поставить его под сомнение. То, что Дабе нагнал неизвестных при выезде из города, давало право предполагать, что они из Орджоникидзе и что именно там они обзавелись линейкой и жеребцом.

Шофер не приехал к Пикаеву со старшиной, потому что сильно простыл и вчера лег в больницу.

Заурбек приказал старшине продолжать работу в селе по розыску. Может, кто-то из сельчан, особенно соседей потерпевших, все-таки видел кого-то на улице ночью или слышал топот копыт, ржанье лошади, стук колес линейки…

Отпустив участкового, Заурбек быстро набросал план поиска линейки, жеребца и их хозяина. План этот сложился в голове у Пикаева еще когда он читал рапорт старшины, но в таких случаях Заурбек предпочитал полагаться на записи, а не на память. Память иногда подводила, особенно, когда информации по делу становилось все больше и больше. А сейчас как раз наступал такой момент.

Заурбек уже знал, кому надо первому позвонить и переговорить по «делу о линейке»— так он назвал для себя этот эпизод в розыске.

Пришел Алешин. Он уже не копался в архивах, а вместе с одним из городских участковых «обрабатывал» забегаловку на базаре. Это задание нравилось Володе куда больше, чем возня с архивными делами. Пока Володя работал там, у него было такое чувство, будто Пащенко и Пикаев сунули его в фантастическую машину времени и отправили в мир, где нет ни солнца, ни света, ни радости, ни даже улыбок, где только одни страдания, слезы, несчастья… Зато Володя покинул архив с добрым зарядом нетерпеливого желания поскорее схлестнуться с теми, кто нес эти несчастья. Правда, сейчас, в кабинете Пикаева, лейтенант чувствовал себя совсем не по-боевому, потому что результаты его работы по забегаловке, как он полагал, пока равнялись нулю.

Алешину удалось устроить себе «случайную» встречу на вокзале с известным участковому завсегдатаем базарной забегаловки Мишей — вокзальным носильщиком, не очень опрятным субъектом лет пятидесяти с бляхой носильщика на груди. Володя «сыграл заезжего ханыгу», которого «проклятые менты сняли с поезда». Он попросился к Мише переночевать, обронив, что при деньгах и заплатит за услугу. Последнее утверждение «ханыги» вызвало у Миши сомнение, потому что одежда Володи была изрядно потрепанной. Носильщик все-таки рискнул пустить «бедного человека» переночевать. Жил Миша рядом с забегаловкой, один. У него была комната и небольшая прихожая, где находились маленький столик с керосинкой, табуретка и раковина.