Владимир Дружинин - Тропа Селим-хана (сборник)

А через год он уедет навсегда… У Игоря защемило сердце. Да, начальник заставы пожмет ему руку и пожелает счастья в новой, гражданской жизни. Покинуть границу? Эти горы с языками снега стали удивительно родными в последние месяцы. А товарищи еще ближе. Оставить границу, Лалико?

Многое передумал Игорь, шагая на кочевку. И все мысли вокруг Лалико. Хорошо бы застать ее одну. Неловко как-то при отце… Прежде всего надо объяснить — завтра в отпуск, пришел проститься. Затем попросить прощения. Если она простит, тогда… Тогда сказать ей, что он непременно должен видеть ее почаще. Что без этого…

Когда с пригорка открылись сакли, Игорь вдруг оробел. Захочет ли Лалико видеть его? Ей он вовсе не нужен. А что он, собственно, сделал такое, чтобы требовать внимания к себе? Ну, заслужил поощрение, отпуск на родину. Эка важность! Нарушителя все-таки не он задержал, а другие.

Лалико он застал одну. В котле над очагом варился ужин.

— Здравствуй, — сказала она просто. Игорь попытался определить по голосу ее, по выражению лица, — рада она его приходу или нет. И не смог. Смущение мешало ему. Он сел на скамью, потом вскочил, так как вспомнил, что ему и не предлагали сесть, прошелся по скрипучим половицам.

— Уезжаю вот завтра, — выпалил он.

Лалико помешивала ложкой в котле. Она обернулась, подняла ложку, — хлопья пены упали ей на передник.

— Долго будешь?…

Игорь видел только ее лицо. И то неясно. Все виделось смутно, как в стремительном сне.

— Десять дней плюс дорога, — глухо выговорил он.

Лалико смотрела на него. Теперь он видел только ее глаза, ее большие черные глаза. Он должен был прибавить, что едет в Москву. Иначе ведь непонятно, — какая дорога.

— Плюс дорога, — повторил он.

Слова не слушались его. С языка слетали вовсе не те слова, какие следовало сказать Лалико.

— С Гайкой жаль расставаться, — громко, в полнейшем отчаянии сказал Игорь.

Варево в котле лилось через край. В очаге шипело. Лалико не слышала, она смотрела на Игоря.

— Собака моя, — пояснил он. — Мировая собака.

— Гайка! — отозвалась Лалико. Теперь глаза ее смеялись.

— Имя такое. Законная собака, — заговорил Игорь с облегчением. — Мышей только боится… А так — замечательная собака. Геройская.

Он видел глаза Лалико, глубокие, внимательные. Он опять говорил не то, что надо было сказать. С досадой, с болью он сознавал, что те, другие, самые значительные слова, созревшие для Лалико в тайнике его души, так и останутся не высказанные сегодня. Духу не хватит их произнести! Но он не умолкал. Ему хотелось говорить — все равно что, лишь бы видеть глаза Лалико, обращенные к нему. Лишь бы не гас их удивительный свет.

На заставу к капитану Сивцову я приехал через полтора месяца после описанных событий.

Был вечер. Я сидел в канцелярии и расспрашивал начальника заставы о подробностях памятного поиска. Вошел офицер и передал Сивцову приказ начальника отряда усилить охрану границы. Ожидалась новая шпионская вылазка.

Очевидно, крах операции «Рикошет» не образумил Мерриуотера, Эпплби и компанию.

С Диомидом Игнатьевичем Новиковым я познакомился при обстоятельствах необычных.

— Ведут нарушителя, — сказал начальник заставы, опуская трубку телефона.

Нарушителя? Вот удача! Мне очень хотелось увидеть живого нарушителя. Я мечтал об этом, собираясь сюда, на южную границу. Но странно: лицо у начальника заставы совсем не веселое, скорее смущенное. Почему? Ведь поимка нарушителя — большое, радостное событие. А тут…

— Для вас, товарищ корреспондент, ничего интересного нет, — нехотя произнес начальник.

— Не понимаю.

— Э… Впрочем, сами посмотрите.

Он махнул рукой и вышел.

Я сидел в канцелярии заставы, смотрел в окно на мокнущий под дождем грузовик, разглядывал карту участка заставы, висящую на стене, листал старый журнал и терялся в догадках. Появился старшина с бидоном и начал заправлять лампы. Я спросил его, скоро ли приведут нарушителя. Старшина фыркнул и чуть не пролил керосин.

Темнело. Я прилег на диване и задремал. Очнулся я от грохота каблуков. То дежурный сержант сбежал с веранды навстречу кому-то.

Вскоре в комнате стало шумно, тесно, тусклый свет лампы затянуло табачным дымом. В центре группы офицеров стоял худощавый человек в ватнике и высоких порыжевших сапогах.

— Ну, кто сказал, что я убит? — донеслось до меня. С этими словами незнакомец постучал о пол палкой и усмехнулся.

За моей спиной громко задышал старшина и проговорил:

— Поговорка у него такая…

Я оглянулся. Старшина глядел на диковинного пришельца с жадностью, с восторгом.

— Товарищ корреспондент, — сказал начальник заставы. — Познакомьтесь с нарушителем.

Я онемел. А незнакомец крепко, отрывисто пожал мне руку. Задорные искры прыгали в его голубых глазах.

— Нарушитель, — кивнул он. — Правильно. Меня знаете, где надо было задержать? — Он поднял палку и упер острый конец в карту. — Вон где! А они меня сюда пропустили, чуть ли не к самой заставе. Эх, Василий Романыч, — обратился он к начальнику, седоусому капитану, — как же так можно! Кабанью лощину без прикрытия оставил.

— Виноват, товарищ подполковник.

— А наряд правильно действовал, — продолжал тот. — Хорошо меня задержали. Красиво. Надо солдатам поощрение дать, хоть и липовый нарушитель.

Опять он усмехнулся, и лицо его, с угловатыми чертами, резкое, вдруг похорошело.

— Слушаю, — сказал капитан.

Так вот в чем дело! Подполковник проверял охрану границы.

Никакого нарушителя, значит, нет. Жаль! Но зато случай, кажется, свел меня с интересным человеком. В тот вечер на заставе только о нем и говорили. Обычно на такую проверку посылают офицера помоложе и званием пониже, — а Новиков, верно, вызвался сам. Несколько дней бродил по лесам в дождь, в холод. Отчаянная голова!

Я узнал также, что служит Новиков в штабе округа. Что имя его — Диомид — часто переделывают на «динамит».

Весь вечер я преследовал его с блокнотом наготове. Новиков то уединялся с начальником заставы, то беседовал с солдатами. Настиг я его только перед сном. Он сидел на койке и с упоением копался в зажигалке.

— Страх люблю это занятие, — сказал он. — У вас нет? Я у всех принимаю в починку. Ага, попался! — он вытащил крохотное колесико и бережно положил на столик.

— Я много слышал о вас, — начал я.

— У нас в округе есть настоящие герои. А я… Вот слесарь из меня вышел бы отличный, кабы не война. Что вы нашли интересного в моей особе?