Анатолий Минский - Князь без княжества

Парадокс в том, что в Аделфии достаточно имперских частей. Их много и в Западной Сканде, в какой-то неделе пешего перехода либо конного марша от мятежного Кальяса. Но вот загвоздка – эти войска фактически вышли из подчинения после смерти императора.

Такова структура государственной власти в Икарии. Кетрик, самая большая область страны, принадлежит императору лично. Соответственно, военные в зеленых плащах империи (и Кетрика) не горят желанием подчиниться герцогам, то есть властителям «второго сорта». Кроме того, армейцы пару месяцев лишены жалованья, что никогда и нигде не увеличивало боеспособность, разве что подталкивало заниматься грабежом.

Ламбрийский мятеж, не слишком буйный и вряд ли поддержанный значительными массами населения, могли подавить и герцоги, Ванджелис с его желтым северным соседом. Но князь не мог не признать правоту Мейкдона: только показательный рейд зеленых из центра восстановит имперскую власть хотя бы в призрачном объеме.

Подарком Всевышнего Алексу послужило участие в государственном управлении канцлера, пожилого графа Бартоломэйоса. Алекс практически не замечал его в прежние месяцы, да тот и не стремился быть на виду.

В первую же беседу регент выяснил, почему фиолетовый герцог не считал Бартоломэйоса претендентом даже на временное лидерство. Канцлер, человек лет шестидесяти – шестидесяти пяти с виду, очевидно болен. Три ряда дряблых мешочков под слезящимися глазами, нос сливой в прожилках, обвислые щеки, бесцветные губы, белый пушок на черепе вместо волос и еще более редкий над веками вместо бровей, помноженные на сутулую осанку и старческую походку, однозначно заявили, что граф приблизился к конечной станции пути.

Однако он не утратил живости ума и остроты памяти. А уж в плане осведомленности о делах Кетрика и государственного устройства вообще не имел равных. Но почти не наделен собственными полномочиями, его власть – производная от власти императора, отсутствовавшей до коронации регента.

Алекс с легкой душой оставил на Бартоломэйоса внутренние дела, снабдив самыми широкими правами. Граф принялся латать дыры, возникшие за время паралича управления.

Мейкдон увязался за Алексом, когда тот вознамерился вылететь вдогонку за отправленным экспедиционным корпусом, чем в первый же день вызвал шуточку Терона: князю жениться пора, а то ухлестывают за ним... всякие. В отместку регент приказал рыжему балагуру неотлучно находиться с герцогом, обещав при необходимости выдать грамоту для Евы. Мол, не по склонности пребывал в двусмысленной компании, а бдил по приказу во избежание всякого.

В этом перелете, закончившемся только к началу июня, Алекс впервые после коронации почувствовал себя чуть свободнее. Текущие вопросы легли на плечи канцлера, сухопутной армией командует генерал, воздушной гвардией – элит-офицер Иазон, тоже, кстати, намекавший, что достоин генеральских эполет. Остается только лететь неспешно, подстраиваясь под умеренный темп основной массы летучего дворянства, доступный даже Иазону, поддерживаемому в воздухе адъютантами, отдыхать и подкрепляться в заранее намеченных местах, где прибытие двух сотен теев ожидают квартирьеры, да вести неторопливые разговоры.

Они нагнали конно-пешеходное воинство в двух днях наземного пути от Кальяса. Князь принял рапорт о состоянии частей. Так как началась мятежная северная окраина Аделфии, вперед отправился тейский воздушный дозор. После формального совещания с генералами и элит-офицерами Алекс закрылся с Марком и Тероном, чуть позже к ним прорвался неугомонный герцог.

– Ваше императорское высочество! Я получил сведения по своим каналам.

– Слушаю вас, тей.

Как и многие военные советы в истории, этот проходил не в замке и не во дворце, а в обширной комнате на втором этаже длинного бревенчатого здания в безвестном маленьком городке. Нирайн далеко на юге, при корпусе крутятся приближенные Ванджелиса – маркиз и два фалько-офицера герцогской гвардии, сам он не рискнул оставить гнездо и выбраться на север.

Мейкдон выдержал легкую паузу, придавая значительность.

– Улф Сиверс предупрежден о приближении наших сил и не горит желанием сражаться до последнего.

– Я не удивлен. Это все?

– Нет. Полагаю, он в ближайшее время вышлет парламентеров. Будет предлагать условия.

Молодежь встретила эту новость весельем.

– У Сиверса выбор невелик, – откликнулся Алекс. – Капитулировать или заказывать приятный цвет для могильной оградки.

– Конечно, в военном отношении мы сильнее, особенно когда воссоединимся с бригадой, расквартированной в пригороде Кальяса, – согласился герцог. – Но давайте подумаем вот о чем. Противостоящие ламбрийцы – подданные империи, а большинство тех, кто стал под их знамена, вообще не имеет заокеанских корней. Да, чернь. Но – наша. Резерв для мобилизации, плательщики налогов. Отцы и матери будущих подданных.

– Никогда бы не заподозрил вас в чрезмерном человеколюбии, – удивился Терон.

– Это другое, – возразил герцог. – Можно говорить о любви или ненависти к отдельно взятым личностям. А здесь они – производительная масса, которую нежелательно уничтожать без цели.

Терон понял, что сморозил глупость, заподозрив Мейкдона в гуманизме. Фиолетовый, думающий о людях в категориях, таких же, как и при подсчете голов крупного рогатого скота, продолжил свою мысль.

– Если вы захотите прибить Сиверса гвоздями к воротам городской ратуши, я ни полслова не возражу. Подумайте о другом, высокородный князь. Мятеж не на пустом месте начался. У червей имеются какие-то претензии, достаточно серьезные в их понимании, раз герцог не справился. Покарать зачинщиков – одно дело. Проблему желательно решить, но не загонять вглубь.

Алекс расстелил карту.

...... Север Аделфии упирается в границу с Кетриком, хоть и неудобную. Отрезать часть герцогства и присоединить к имперским землям?

– Технически осуществимо... Но насторожит других князей. Как можно призывать на помощь центральную власть, если плата – утрата ленных территорий? Да и рычаг давления остался у Ванджелиса, не в ваших интересах его злить.

Алекс отвернулся, делая вид, что рассматривает другую часть карты. Он не хотел, чтобы Мейкдон увидел выражение его лица. В Леонидии князь получил письмо Горана с драгоценным вложением, но счел за лучшее никому не говорить о нем, даже Терону с Марком, заранее приготовившись к тысяче упреков в чрезмерной скрытности.

Пока в штабе зеленого воинства обсуждалось, с какой силой заламывать руки мятежникам, Иана неторопливо скакала верхом, возвращаясь в форт после прогулки. Из-за глупой и давно раскрытой конспирации, никому далее не нужной, но поддерживаемой по настоянию Орайона и его матери, нельзя пользоваться крылом. И отсиживаться в четырех стенах невероятно тоскливо.