Ева Феллер - Золотой Мост (ЛП)

— Ох, бедняжка! Так ты прибыла из эпицентра войны!

Я посмотрела на нее слегка придурковатым взглядом, так как не имела никакого понятия, что она имела в виду. Немного поразмыслив, я догадалась, что она, должно быть, имела в виду тридцатилетнюю войну. Я смутно припоминала, что она разыгрывалась примерно в это время и оставила после себя ужасные разрушения, преимущественно в Германии.

— Да, к счастью, мне удалось вовремя спастись, — сказала я наобум.

Мой запоздавший ответ, кажется, вызвал у Сесиль недоверие. В ее следующем вопросе мне послышалась нотка сарказма.

— А как ты без обуви преодолела такой дальний путь, от Франкфурта до Парижа?

— Ну, сначала она у меня была, но потом, к сожалению, по дороге я ее потеряла.

— А кто так хорошо научил тебя нашему языку, Анна?

— Моя мама француженка, — заверила я ее. Чтобы ее как-то отвлечь, я спросила:

—А чем ты занимаешься?

Но это не помогло.

— Тебе нравится посещать театр? — спросила она, вместо того, чтоб ответить на мой вопрос.

— Конечно, — сказала я. И это не было ложью. Транслятор обычно переводил «кино» как «театр», а в кино я ходила постоянно. — Один-два раза в месяц определённо, — продолжила я. — Я это люблю!

— О, правда? Прекрасно! — глаза Сесили засияли. По-видимому, этим признанием я расположила ее к себе. — Я тоже его люблю! Точнее сказать, театр - это моя страсть и смысл всей моей жизни. Ведь я работаю в одном из театров.

И я задала вопрос, который она ожидала.

— Ты актриса?

— Да, — гордо ответила она. — К тому же еще и драматург. Я сочиняю собственные пьесы и ставлю их на сцене.

Это объясняло, почему здесь столько книг и бумаги.

— Это здорово! — восхищенно сказала я (точнее, я сказала «великолепно», что, вероятно, имело такое же значение).

— А какие пьесы сейчас смотрят в Германии? — спросила Сесиль. Ее усталость как ветром сдуло, она была в приподнятом настроении, как на вечеринке.

— В прошлом месяце я немного переборщила, тогда я посмотрела несколько пьес. Последней была «Петух в вине».

Собственно говоря, я слишком протяжно сказала последний звук, но переводчик - а может и запрет - помог мне произнести это на отличном французском.

Сесиль взглянула на меня с новым интересом.

— Кажется, в Германии культуре придают большое значение. Понравилась ли тебе эта пьеса? О чём шла речь? Была это трагедия или комедия?

— Скорее комедия, несмотря на то, что я явно видела и посмешнее. Речь идёт о драматурге, которому нужно писать пьесу и который вынужден присматривать за совершенно незнакомой ему молодой девушкой. Потом обоим приходится как-то уживаться, — собственно я сказала «сценарист» и «фильм», но каким-то образом всё равно получилось, как обычно.

Сесиль наморщила лоб и задумчиво разглядывала меня.

— Очень хорошая идея для пьесы. Я могла бы загореться ею и написать нечто подобное. Тем более что я попала как раз в такую же ситуацию, как вышеупомянутый драматург.

Она нахмурила брови.

— Ведь ты не выдумала это прямо сейчас, чтобы посмеяться надо мной? Не так ли?

— Нет, честное слово нет, — заверила я её. — Кроме того, эта девушка - его дочь, и в конце они друг друга по-настоящему полюбили. Ведь в этом, пожалуй, и заключается существенное различие.

— Хм, ты мне не дочь, но кажется, ты уже начинаешь мне нравиться, — Сесиль встала и взяла с кровати ещё несколько подушек. Она бросила их к уже лежащей на полу, потом она пошла за перегородку и вернулась с куском хлеба, который и вложила мне в руку. — Вот, я вижу, что ты голодна.

Я вежливо поблагодарила её и откусила кусочек, хотя из-за волнения, пережитого прошлым вечером, у меня не было никакого аппетита. Но, несмотря на то, что хлеб был высохший и пресный, глотая его, я сразу почувствовала голод и съела всё до последней крошки.

— Ты, должно быть, хочешь пить, — Сесиль налила красное вино, которое было в кувшине, в два кубка, один из которых она подала мне, и настояла на том, чтобы я с ней «чокнулась». Затем она ещё неоднократно подливала мне вина и не успокоилась, пока мы вместе не опустошили весь кувшин. Правда, она явно выпила больше, чем я, но вино было довольно крепким и свалило бы меня с ног, если бы я и так уже не сидела на полу.

Я то и дело клевала носом, погружаясь в дремоту. Пока таяли свечи, а мы пили, Сесили хотелось узнать обо мне как можно больше. На всякий случай, я отвечала ей по возможности без каких-либо подробностей и, по большей части, уклончиво и бессодержательно. Когда она спросила у меня, чем я люблю заниматься в свободное время, я назвала только чтение и игру на фортепиано (переводчик превратил «фортепиано» в «клавикорды»).

О катании на велосипеде и о дзюдо я предпочла промолчать. На вопрос о поклоннике я, недолго думая, ответила отрицательно. Чтобы отвлечь её от своей персоны, я перешла, наконец, к встречным вопросам. Отвечая на них, Сесиль рассказала мне кое-что из своей жизни, которая протекала довольно необычно, - причём, вспоминая этот рассказ, я думаю иногда, что часть его была, вероятно, просто выдумана.

Она была дочерью парижского придворного учителя (чем объяснялась её образованность) и датской торговки вином (что объясняло её внешность, как у северян, и её слабость к красному вину). Кроме того, она была вдовой жонглёра и канатоходца, что опять-таки вскрывало причину её тяги к сцене.

Три года назад её муж погиб, сорвавшись с каната и, к сожалению, не оставил ей ничего, кроме своих жонглёрских мячей. Сесиль вскочила и рылась в одной из коробок до тех пор, пока не нашла их, но её попытка продемонстрировать мне своё жонглёрское искусство не удалась из-за низкого потолка. Мячи полетели во все стороны, некоторые из них угодили в меня, и, защищаясь, я заслонила своё лицо подушкой. Мы обе захихикали и приняли единогласное решение, что пора было отправляться спать. У меня ещё хватило сил попользоваться её туалетом, находящимся за ширмой: переносным стульчаком с горшком, закрывающимся крышкой.

— Подожди, — сказала она. — Там внутри ещё что-то есть. Я вылью по-быстрому.

Она распахнула ставень и энергично вытряхнула содержимое горшка на улицу, прежде чем вставить его назад в стульчак. Прибавка к лужам, в которые я несколько раз вступила по пути сюда. В то время как я пошла за ширму «по-маленькому», она опять закрыла окно и залезла в постель. Я растянулась на полу, который, после всего выпитого вина, уже не казался мне таким твёрдым, как вначале.

— Спокойной ночи, Анна, — услышала я тихий голос Сесили. — Сладких снов!

— Тебе тоже, — пробормотала я в ответ, уже погружаясь в забытьё.

Свечи потухли. За окном уже забрезжил рассвет, через пару часов на этом ковре будет стоять Филипп, поэтому я должна буду быть в форме. И вскоре я увижу Себастиано... наконец-то. Его образ сопровождал меня в мир моих снов.