Ева Феллер - Золотой Мост (ЛП)

Задыхаясь, я вскочила, потёрла зудящий затылок и в панике огляделась вокруг. На маленькой полке на стене горел ночник. Комната казалась чужеродной в своём изяществе. Дорогая лаковая мебель в дальневосточном стиле создавала в помещении ощущение неприкосновенной красоты.

В мансарде мне нравилось больше. Но так как это была последняя ночь, которую я проведу здесь, это не имело никакого значения.

Затылок все еще чесался, что не было хорошим знаком. Неохотно я откинула одеяло и встала. С колотящимся сердцем я сначала подошла к окну и осторожно подергала ставни. Они были плотно закрыты. Мои босые ноги не производили шума на начищенном до блеска паркете, когда я подошла к двери и открыла ее - очень медленно, поскольку мое сердце внезапно неистово забилось, а зуд не хотел проходить.

Снаружи что-то было. Или кто-то. Как бы там ни было, мне угрожала опасность. Я вздрогнула, так как мне показалось, что из глубины темного хода слышен шум. Медленно я просунула голову в дверь и прислушалась. Шум - если он вообще был - не повторялся. Я снова закрыла дверь и заперла ее на засов. Никогда нельзя было знать наверняка.

Домашним хозяйством Мари занимались десятки людей. Прислуга состояла из необозримого количества слуг, горничных, камеристок, кухарок и батраков. Если кто-то из них замыслил что-то недоброе, то вполне может быть, что я узнаю об этом, когда будет поздно. На зуд в этом деле нельзя было положиться. Иногда он появлялся при скрытых угрозах, но не всегда, а при непосредственной опасности он часто начинался так поздно, что уже не оставалось времени на меры предосторожности.

Между тем он прекратился. Может, это и вправду было лишь последствием сна, который меня преследовал. Тем не менее, после этого я еще долго не могла заснуть.

Соответственно, на следующее утро я проснулась поздно, маленькие позолоченные часы в стиле барокко на каминной полочке в моей комнате показывали почти десять. Я торопливо оделась к выходу. Нужно было еще много чего сделать.

Мари и Анри еще не появились в салоне, поэтому я ограничилась быстрым завтраком на кухне и затем немедленно двинулась в путь. Я надела одно из простых одеяний, полученных от Эсперансы и к нему мягкие кожаные туфли, ходить в которых было гораздо проще, чем в шелковой обуви от Мари.

Я без проблем нашла дорогу, так как за это время я уже узнала достаточно маркированных точек во всех четырех сторонах света, по которым я могла ориентироваться. Серый, каменный монстр - Бастилия. Храм, возвышающийся над высокими башнями, считается парижским кварталом греха. Лувр, дворец Тюильри и, наконец, Сена и остров Сите с огромным кафедральным собором.

В это утро на улицах царила обыденная суета, весь мир был на ногах. Казалось, что город трещит по швам от всей этой шумной деятельности. Я нигде не останавливалась, хотя и временами замедляла шаги. Например, возле женщины, которая перед домом ощипывала трепыхающегося (еще живого!) гуся. Или возле мужчины, которому надели железную маску позора и приковали к позорному столбу.

Большинство улиц были грязными и полными мусора, но были также и красивые местечки – цветущая, живая изгородь из розовых кустов, заколдованный колодец с мраморными, оформленными в виде фигуры, сточными желобами, маленький сад в виде парка.

Я прошла через мост Нотр-Дам, в надежде встретить Эсперансу, но магазин масок был закрыт. Зато из парфюмерного магазина напротив ветром донесло масляный запах сирени. Бывший ухажер Сесиль Баптист стоял в магазине перед поднятой стойкой. Он заметил меня, когда я проходила мимо.

Сегодня на нем была бархатная жилетка канареечно-желтого цвета, которая совсем не гармонировала с его смущенным ярко-красным лицом. Я сделала вид, что не заметила его и быстро пошла дальше.

Ставни в комнате Сесиль на улице Перси были еще закрыты, но входная была открыта. Старая консьержка, сидящая, как и в прошлый раз на табуретке перед домом, не стала возражать, когда я вошла. Мне пришлось несколько раз постучать и назвать свое имя, прежде чем, наконец, не раздалось глухо звучащее «Войдите».

Внутри я сразу же споткнулась о лежащие вокруг предметы, но я смогла удержаться за боковую стойку кровати. Через щели между ставнями проникало едва ли достаточно света, чтобы различить подробности в битком набитой комнате. Моим глазам понадобилось несколько секунд, чтобы приспособиться к освещению.

Сесиль села и сонно щурилась на меня.

— Что тебе здесь нужно?

— Ах, я только хотела... я только хотела поблагодарить тебя за все, — внезапно мне показалось, будто это была не такая уж хорошая идея, прийти сюда еще раз. Сесиль не выглядела так, как будто она была рада этому. Я дышала по возможности более спокойно, так как оглушительно пахло сиренью.

И тогда я посмотрела на то, обо что как раз споткнулась, это был кнут, который в последний раз висел на стене. Из этого я заключила, что последний визит Баптисте был совсем недавно. Обосновав это предположение тем, что на маленьком ночном столике рядом с кроватью Сесиль лежали несколько серебряных монет.

Сесиль проследовал за моим взглядом, ее голос звенел ворчливо.

— Да, он был снова здесь сегодня утром. Ну и? Что ты теперь собираешься делать? Побежать к Филиппу и рассказать ему об этом?

— Нет, определенно нет! — заверила я. — Это совершенно твое личное дело! — после короткого, и спокойного, вздоха я продолжила: — Я хотела пожелать тебе огромной удачи с твоей новой пьесы. Ты уже знаешь. Той, которая про автора и девушку. Вероятно, это станет твоим прорывом!

— Для этого история слишком скучная, — думала она отрицательно. — А теперь дай мне поспать дальше, я устала, — она снова легла и натянула одеяло на лицо. Я определенно застала ее, когда она встала не с той ноги, она определенно не была жаворонком. Я напряженно искала возможность лучше всего выйти из ситуации, так как это представление, этот наш последний разговор навсегда, я считала удручающим.

Тогда мне пришла идея. Я вынула несколько золотых монет из нагрудного мешочка и бесшумно положила к деньгам на ночном столике. С ними она могла бы обойтись несколько месяцев, не прибегая к поддержке Баптисте. До этого времени она, вероятно, заслужила бы ожидаемый успех в театре.

— Всего хорошего, — сказала я тихо. — И большое спасибо за все, — кроме недовольного бормотания не поступило никакого ответа. Я сглотнула пару раз и, наконец, я протянула руку, чтобы осторожно провести рукой по простыне на ее лице. — Я желаю тебе в будущем всего хорошего.

Все еще никакого ответа. Но на этот раз под простыней она подняла свою руку навстречу моей и схватила мою, чтобы коротко ее пожать, а затем снова исчезла. Я глубоко вздохнула и тихо покинула комнату. Снаружи в переулке сидела старая консьержка как равнодушная, большая ворона на табуретке, когда я проходила мимо.