Сергей Бельченко - Фронт без линии фронта

Фиктивные документы, предъявленные Шиловой при задержании.

Сфабрикованные вырезки из газет о награждении Политова (Таврина) орденом Красного Знамени.

Агент немецко-фашистской разведки Политов (Таврин) перед заброской в советский тыл.

Агент немецко-фашистской разведки, жена и сподручная Политова (Таврина) Шилова.

Комплект букв с приспособлениями для набора, ручной металлический пресс для паспортов, металлические штампы полевых почт, оттиски печатей и штампов различных советских воинских частей, которыми были снабжены Политов и Шилова.

Специальный аппарат «Панцеркнакке», которым был снабжен Политов (Таврин) для совершения террористического акта над представителями советского Главнокомандования.

Автоматический пистолет и комплект отравленных разрывных пуль к нему, отобранные у Политова (Таврина).

Незаполненные бланки советских документов, обнаруженные у Политова (Таврина) и Шиловой.

Пачки советских денег, изъятые у фашистских разведчиков. Деньги предназначались для приобретения секретных сведений и вербовки шпионов.

…1944 год. Еще грохочут идущие на запад советские танки. Еще рвутся артиллерийские снаряды в лесах и на полях, в предгорьях рек Черемош и Путилы, а красный флаг уже гордо реет над освобожденными Черновцами…

Наступила осень, но на дворе теплынь. В обласканном солнцем селе Банилове пустынно. Лишь две курицы копошатся в уличной пыли да кое-где над крышами белых мазанок поднимаются сизые дымки. Вот от крайней покосившейся хатки, крытой свежей осокой, отъехала хура. Это Иван Загарий собрался в луга за сеном. И хотя с ног валит усталость — до обеда всю крышу заново перекрыл, — Иван не может думать об отдыхе: «Треба сегодни же привезти, бо ще, чого доброго, лисови [15] Лисови — так называло местное население бандеровцев на Буковине, бандитов ОУН — организации украинских буржуазных националистов, возглавлявшейся ставленником немецкого фашизма Степаном Бандерой. как и у сосида, мий стижок спалять…»

День выдался необычайно безветренный и теплый. Тишина… И только далекие отзвуки разрывов снарядов напоминают, что война еще не окончена… «Погода саме для рыбалок», — думает старик и, оглянувшись на синеющие вдали горы, где снова что-то тяжело ухает, небрежно крестится. Лошаденка вздрагивает и останавливается. Иван дергает вожжи, и колеса, поднимая пыль, снова однотонно скрипят.

Солнце разморило старика, незаметно подкрался сон. Открыв глаза, удивился: уже вечер… Лошадь стоит у стога и лениво жует сено. А в нескольких шагах, поблескивая холодным серебром, бесшумно несет свои воды Серет. За рекой, на высоком правом берегу, расцвеченный яркими осенними красками, стоит притихший лес…

Взяв вилы и окинув хозяйским оком стожок, Иван замечает непорядок — стожок покосился на сторону: кто-то выдернул из него несколько охапок сена. След ведет к ивняку. «Чи не хлопци, часом?» — думает Иван и идет к кустарнику. Раздвинул заросли, глядит и глазам своим не верит: сидит на охапке сена человек в военной гимнастерке, ногу перебинтовывает. «Лисовий?» — мелькает мысль. Осторожно отодвигается назад, но неизвестный вдруг оборачивается и смотрит на Ивана. Не растерявшись, крестьянин спрашивает:

— Не надо ль помочь, добрый человек?

Незнакомец поднимается и, прихрамывая, выбирается из кустов…

— Беда стряслася, дед, от своих отстал, — скороговоркой говорит незнакомец. — Слышь, бухают? Это наши уже на Шурдене воюют. А я вот тут… Осколком мины ногу цапнуло… — И, приметив возле стога лишь порожний возок, а на старике заплатанный кожушок, уже спокойно, даже несколько развязным тоном добавляет: — Может, старина, подкинешь меня до Шурдена? В долгу не останусь. А то мне туда до своих во как надо! — проводит он под подбородком ребром ладони.

Иван Загарий, почесав голову и пожав плечами, в нерешительности топчется на месте и затем, как бы в раздумье, говорит:

— Гм… А как же сено-то? Худоба без корма останется…

— Христом богом прошу, — умоляет незнакомец. — Хочешь, часы дам? — И он снимает с руки часы и протягивает крестьянину. — Бери, только до Шурдена довези.

— Ну, разве что за часы… это можно. — И крестьянин, изобразив на лице довольную мину, опускает часы в карман. — Тоди будемо собираться, — говорит он и деловито шагает к хуре, чтобы набрать сена.

Раненый ковыляет к стожку, садится на охапку сена и спрашивает:

— Если ехать не по шоссе, а проселочной дорогой, ближе будет?

— Ни, по шляху намного ближе, — отвечает старик. — Та мени все одно, куды скажете… — Вытянув из кармана часы, хитро улыбается: — За такий трофей не тильки до Шурдена, до самой Польши довезу.

— Тогда поезжай лучше проселочной!

— Что ж, проселочной так проселочной…

Иван поправляет сбрую и, положив на хуру охапку сена, подходит к раненому и услужливо говорит:

— Во, и готово! Опирайся, добрый человек, на мене и залазь на возок.

Незнакомец забирается на хуру и уже приказывает:

— Поторапливайся! Время дорого! А меня побольше сеном прикрой, а то от потери крови зябну… — И, поудобнее укладываясь на дне повозки, как бы между прочим, говорит: — Если кто остановит, обо мне молчи. Так будет лучше.

На землю опускаются густые сумерки. Кусты, лошадь, принимая причудливые, фантастические формы, постепенно исчезают во тьме. От реки тянет сыростью и прохладой.

Иван Загарий прикрывает раненого охапкой сена, берет в руки вожжи, и лошадка трогается с места.

На темном небосводе показываются первые звезды. Крестьянин, изредка посматривая на них, сворачивает на восток, поясняя: