Марк Чачко - Конец белого ордена

Тщетно напрягал он память, мучился, искал лазейку, как избежать прямого ответа на этот вопрос, если случится, что его зададут. И строчки как-то неторопливо, сами собой, всплыли в памяти: «Мы живем среди полей и лесов дремучих, но счастливей, веселей всех вельмож могучих».

— Эй, дроздовцы! Эй, дроздовцы! — повеселев, пробормотал Володя и усмехнулся тому, что так обрадовался этой чужой песне.

Москва-река была пустынна. Ни судов, ни барж, ни лодок. Кое-где на берегу маячили одинокие фигуры рыбаков. На чистой водной глади покоились отражения легких облаков.

Пройдя с полверсты, Корабельников приостановился, будто залюбовался куполами Новодевичьего монастыря. Осторожно оглянулся. Никто не шел следом за ним, нигде ни одного пешехода. Куда же девался белогвардеец? Должно быть, избрал другую, окольную дорогу. А возможно, следит за ним издалека, прячась за заборами, выступами домов. А если сбежал, почувствовав неладное в поведении собеседника? Как бы там ни было, но надо продолжать путь.

Корабельников зашагал дальше. Миновал заезжий двор, дровяной склад, чайную. Район этот пользовался дурной славой. В свое время здесь в оврагах и под заборами ютились бродяги, нищие. Жили в землянках. Сюда, в это глухое место, заманивали пьяных прохожих, обирали их, грабили. На крики о помощи никто не отзывался. Случались и убийства. Трупы бросали в реку, и они всплывали у Красного луга или у Потылихи. До и сейчас здесь, наверное, сохранилось немало воровских притонов, потайных ночлежек.

У Корабельникова отлегло от сердца, когда он, наконец, услышал за спиной быстрые шаги. Его догонял новый знакомый.

Это был поручик Мещерский, член контрреволюционной организации «Орден мономаховцев». Состояла эта организация из офицеров бывшей императорской гвардии, люто ненавидевших новую власть и поставивших себе целью восстановление в России монархического строя.

— Заверните сюда, — приказал Мещерский, кивнув в сторону ворот покосившегося одноэтажного домика.

Спутники пересекли двор, обогнули ветхие сарайчики и через калитку вышли на пустырь. Ступили на тропинку, вьющуюся в бурьяне. Она привела их к каменной ограде. В ней, скрытый кустами, виднелся узкий пролом. Первым протиснулся Мещерский, за ним Корабельников. Они оказались в обширном, заросшем лебедой дворе фабрики.

Мещерский остановился, внимательно осмотрел двор, затем небрежно поднес руку к козырьку фуражки и представился:

— Давайте знакомиться. Андрей Владимирович Петров. С кем имею честь?

— Дмитрий Ягал-Плещеев, — отрекомендовался Володя.

— Очень приятно.

Обменялись рукопожатием. Мещерский уселся на проржавевшую вагонетку без колес. Он вытащил свой «меченый» портсигар, предложил собеседнику папиросу. Некоторое время оба молча курили. Ловко пуская колечки дыма, Мещерский с притворным спокойствием спросил:

— Оружие у вас при себе?

— Оружие? — переспросил Корабельников, соображая, как бы ответить на этот вопрос. Сознаться, что у него есть оружие, или же утаить? Вопрос об этом обсуждался еще с Глебом Илларионовичем, когда готовились к операции. Решили, что оружие «лицеисту» надо иметь при себе, и Володя взял с собой наган, который был отобран у корнета Бронича. Но следует ли сейчас прибегать к уверткам? Не лучше ли казаться совершенно доверчивым.

— Да, у меня наган, — ответил Корабельников.

— Отдайте его мне.

Опять на какую-то долю секунды мелькнула мысль: отдавать или не отдавать? Лишиться оружия рискованно. Может быть, белогвардеец здесь не один, может быть, в запущенном здании с разбитыми окнами притаились сообщники. Они ждут момента для нападения. Конечно, с ним, безоружным, им легче будет справиться. Но офицер мог и не потребовать пистолет, а просто взять его силой.

— Возьмите, если это нужно, — не без обиды в голосе сказал Корабельников, расстегивая пояс и извлекая из-под гимнастерки наган. — Вы его совсем берете или только на время? С этим наганом я ходил на выполнение боевых задании.

— Только на время, — с улыбкой отозвался Мещерский, принимая наган и пряча его в кармане. — Когда нужно будет — возвратим. Что вы должны мне передать?

Корабельников отвернул борт куртки, оторвал подкладку и вынул белогвардейскую шифровку — вернее, ее точную копию.

Принимая письмо, Мещерский спросил:

— Этот пакет вам вручал подполковник Рынов?

Чуть-чуть Корабельников не кивнул утвердительно, но вовремя спохватился. Ни одного слова, в котором не был он твердо убежден, не должно сорваться с его губ. Такая фамилия не фигурировала в показаниях корнета Бронича. Возможно, это элементарная ловушка, в которую он должен попасться, а возможно, и нет.

— Вручил мне шифровку подполковник, но фамилии его я не знаю, — просто ответил Корабельников. — Я ведь служу не при штабе, а в роте, рядовым.

Мещерский улыбнулся и дружески похлопал юношу по плечу, как бы давая понять, что каверзных вопросов он больше задавать не будет. Спрятав шифровку, Мещерский сказал почти фамильярно, даже с оттенком сердечности:

— Молодец, Митя. Рад, что с вами встретился. Ваши услуги не будут забыты. Россия…

На миг он запнулся, очевидно вспомнив свои недавние разглагольствования о родине и о безразличии к ее судьбе. Однако Корабельников оставался совершенно серьезным, этим самым он давал понять, что не придает вокзальному разговору никакого значения.

Мещерский прибавил, вытягиваясь и расправляя грудь:

— Россия, его высочество государь император щедро отблагодарят своих верных рыцарей. Когда будет восстановлена империя, мы, члены нашего ордена, станем ближе всех к трону…

Все это он произнес торжественно и мрачно, как одержимый. Володе на миг стало смешно. Оба некоторое время молчали. Очевидно, от своих высокопарных разглагольствований Мещерскому стало не по себе. Косясь на собеседника, он с надменной улыбкой вытащил портсигар и, открывая его, с интересом спросил:

— Ну, как там у вас, на Дону? Как воюете? Вы где, Митя, служили?

— Во втором имени генерала Дроздова полку. В нашем взводе на положении рядовых очень много офицеров.

— Да? Кто же? Может, среди них есть мои сослуживцы.

— Вполне вероятно. Есть у нас Берне, Глама-Богдановский. Ознобишин…

— Васька Ознобишин?!

— Нет, Олег. Василий Ознобишин, кажется, его двоюродный брат. Олег Ознобишин как-то говорил, что его брат Василий был командиром Золотой роты. Он очень гордился им…

— Еще бы! — вскинул подбородок Мещерский. — Митя, вы знаете, что такое Золотая рота? Эта рота несла службу в Зимнем дворце, в императорских покоях. Вы кем были раньше, кадетом?

— Лицеист московского лицея имени цесаревича Николая.

— А-а, вот оно что! Я чувствовал, что вы не вполне военный. Родители в Москве?