Арсений Малинский - Линия перемены дат

— Не забудьте засвидетельствовать, что это я указал добровольно, герр гауптман. Это чудо можно заметить только отсюда. Смотрите, — указал он рукой вниз.

Опытным взглядом геолога Рахимов окинул местность. Сомнений не было. Перед ними, в пятидесяти метрах ниже по склону, был провал — грабен, сбросовая обширная впадина, образованная оседанием участка земной коры по вулканическим трещинам. В этом убедила Рахимова тонкая струя пара, бьющая из трещины неподалеку.

— Пегматитовый сброс?

— Да, да, — подтвердил немец. — Это нашел геолог Берни в 1918 году. С тех пор Компания Лепон энд Немир прячет его от хозяев. Вот почему они так хотели в 1920 году остаться в этом краю. Мерзавцы, они погубили меня, — простонал он.

Путники застыли, очарованные зрелищем. Боковая поверхность исполинского сброса радужно светилась. Желтые, желтовато-зеленые, зеленовато-желтые, яблочно-зеленые, светло-коричневые, пурпурные, кроваво-красные и фиолетовые кристаллы переливались и искрились в лучах заходящего солнца. А под ними, затененные противоположным склоном впадины, лежали пласты черной без блеска массы.

— Уголь! — предположил Феоктистов. — Как много! Вот это да!

Мюльгарт схватил Рахимова за руку.

— Послушайте, герр гауптман, что говорит этот молодой человек? Уголь! — залился он нервным полубезумным смехом.

— Нет, молодой человек, нет! Уголь — мусор будущего, а это — жизнь и страшная смерть. Такая, как моя. Говорите, герр профессор, узнавайте. Здесь сверху силикаты, сульфаты и карбонаты. Удивительное, невероятное сочетание.

— Соддиит или беккерелит? — указал Рахимов на полосы желтых кристаллов.

— Да, второй! — воскликнул Мюльгарт. — Это он. А раньше считали, что есть только в Казоло и Катанге — в Бельгийском Конго и в Вельзендорфе — в Баварии. Здесь семьдесят процентов.

— Дакеит или фоглит? — кивнул Рахимов на зеленые извилистые жилы на обрыве.

— Да, оба — подхватил немец. — А все думают, что есть только в штате Вайоминг.

— Ураконит, циппеит? — продолжал перечислять Рахимов и указал на оранжевые тусклые гнезда породы. — Бедный…

— Нет, нет! — запротестовал немец. — Там, где он есть: в Сен-Джасте — в Англии, Фруте — в штате Юта и на Большом Медвежьем озере — в Канаде процент гораздо ниже. Сам проверял, еще когда меня обучали хозяевам Атомик-сити. Не думайте. Я стал опытным. Я пригожусь…

— А это? — прервал излияния немца Рахимов и ткнул пальцем в направлении нижнего слоя. — Уранинит?

— И да, и нет, как считает современная наука. Это — смоляная руда. Но какая, герр профессор, какая! 83 процента! Выше чем в Корнуэлле — в Англии, выше чем в Радиум-сити, у Большого Медвежьего озера, в Квебеке и Вильневе — в Канаде, выше чем в Шинкалобве, Казоло, Катанге — в Бельгийском Конго, намного выше чем в графстве Митчелл — в Северной Каролине и в Коннектикуте, гораздо больше чем в Мадриде — в Испании, в Марогоро — в Восточной Африке, выше чем в Адрианополе — в Турции! Такого процента нигде нет. Да вы и сами проверите. А какие массы, какие пласты!

Немца нельзя было узнать: в обреченном на гибель убийце проснулся ученый-энтузиаст.

— Я отдам вам, герр гауптман, дневник убитого мной геолога и свои расчеты залежей руд. И еще расскажу многое… — Он остановился и схватил Рахимова за руку. — Русские все делают быстро. Вы все умеете. Вы и нас победили… Скажите, профессор, может быть, у вас уже есть средства? — Он указал на чудовищную остеосаркому нижней челюсти. — Это все из-за него… Я все отдам, вылечите меня!.. — зарыдал он.

Советским людям стало не по себе. Рахимов отвернулся.

— Есть такое средство? — настаивал немец.

— Не знаю, — покачал головой Рахимов. — Я уже больше года безвыездно здесь, в этом районе. В этом направлении велись такие работы, в большом объеме. Во всяком случае на наших шахтах эта работа так же безопасна, как и на любой угольной шахте. Но если даже у нас нет таких средств, — твердо добавил ученый, — то завтра они у нас будут. Вас будут лечить. Мы не оставляем без лечения даже непримиримых недругов. Да вы и сами могли в этом убедиться.

— Хорошо. Тогда я скажу вам все. Эта женщина там, на посту, в зеленом платье, племянница Майкла Гаррисона, одного из директоров монополии. Я встречал ее в Атомик-сити. Она… смешно говорить, предлагала мне себя в обмен за дневник и расчеты. И, кроме того, предлагала деньги. Это мне… такому. Правда, интересно? — глаза немца лихорадочно блестели. — Я еще торговался…

— Теперь уже не с кем торговаться, — заметил Феоктистов.

— Да, я у вас в руках, — согласился немец.

— Еще раньше, чем вы попали в наши руки, ее уже разоблачили наши матросы. Завтра мы устроим вам свидание. Она, думаю, будет приятно удивлена.

С той стороны впадины раздался топот тяжелых шагов и оживленные голоса. Нервное напряжение на лице немца сменилось тупым равнодушием.

— А вы говорите: вы показали сокровище. Вот сейчас бы, если бы не вы, — следователь указал пальцем на стоявших там матросов, — они сами бы пришли сюда, а отсюда к нам. От глаз таких парней ничего не спрячешь. Пришли бы, пусть даже не зная, что здесь. Ведь это наша, советская земля и наше общее дело… Эге-гей! — неожиданно по-мальчишечьи, сложив руки рупором, крикнул старший лейтенант.

Запыхавшиеся, с осунувшимися измученными лицами, в изодранной окровавленной одежде матросы, продолжая держать автоматы в положении «к бою», приблизились к Феоктистову.

— Вот он, этот старший матрос! — с трудом открывая распухший рот и глядя только одним глазом, крикнул Пермитин.

— Не старший матрос, а инженер Мюльгарт, бывший гауптман бывшей фашистской армии, ныне служащий монополии Лепон энд Немир в Соединенных территориях, — поправил его Феоктистов. — Спасибо, товарищи.

— А это что, товарищ старший лейтенант! — воскликнул Григорьев, показывая на впадину. — Что там такое?

— Это — смоляная руда. Это — уран, товарищи матросы, — сказал Рахимов. — Драгоценное атомное сырье. То, что растопит льды Севера нашей Родины, что излечит болезни, расцветет пышными садами там, где ходили белые медведи, будет гореть в котлах наших кораблей и паровозов. И еще — то, что заставляет наших недругов за линией перемены дат держать свои грязные лапы подальше от нас, — добавил Феоктистов.

— Вы и это знаете? — устало поднял голову Мюльгарт.

— Да, знаем. Сейчас группа матросов со сторожевого корабля «Шквал» уже приближается к месту, где вы спрятали свой передатчик. Потом вам предстоит встреча с Лисовским — «Шмелем».

— Все понятно. Я буду говорить.

— Так будет лучше, — усмехнулся Феоктистов. — Непонятные люди… Как будто могут их миллионы таллеров сделать что-нибудь против народа? Ведь против вас выступает великий народ. Ему нужен мир. А разве спрячешь что-нибудь от народа?