Коллектив авторов - Приключения 1972-1973

Но сейчас я только мог сказать Зебо:

– Среди нас был враг, он предал Ураза.

– Поймали?

– Нет еще.

– Ураз хорошо говорил о Джуре‑ака.

– Джура хороший человек.

– Почему живет один?

– Нет никого родных, – ответил я и тогда впервые вдруг подумал: «А что, если поженятся они, Зебо и Джура‑ака? Ведь здорово было бы!.. Сейчас оба несчастны, а соединятся – заживут счастливо!» Я решил было поделиться своим открытием с Зубовым, но не успел, отвлекли срочные дела. Опять пришлось собираться в Шагози.

Приближалась зима, и все труднее было поддерживать связь с кишлаками. Дороги раскисли, подвод мало. Басмачи почувствовали себя свободнее, нападали все чаще.

Больше нельзя было. медлить. Захватим мы Худайберды и его отряд, мелкие группки, действующие вокруг Ахангарана, станут бессильны, и справиться с ними будет проще.

Зубов попросил подкрепление из Ташкента, а до его прибытия мы тоже не сидели сложа руки. Джура сам было хотел ехать к Худайберды, но начальник не разрешил.

– Он ведь не признал тебя за отца, – сказал Зубов. – Вырос у бая, им воспитан. Разве такой человек назовет отцом бедняка? Думаю, он не обрадуется, может и пристрелить тебя, рука не дрогнет. Лучше сделаем так: Шадман‑охотник отнесет ему письмо от нас. Дадим неделю срока. Придет сам – сохраним ему жизнь. Нет – пусть знает, мало осталось гулять на свободе. Возьмем его с боем.

И вот я повез в Шагози письмо, адресованное Худайберды. В письме сказано было, что Джура отец его, что из уважения к отцу и памяти матери ГПУ просит его сдаться без боя, выйти самому. Это облегчит его вину. В противном случае ему больше не на что рассчитывать – и он, и его басмачи будут уничтожены.

Шадман‑охотник с письмом отправился дальше в горы, к басмачам Худайберды, я же вернулся в Алмалык. Сюда уже прибыл из Ташкента кавалерийский эскадрон, и мы с нетерпением стали ждать ответа курбаши. Я от души желал, чтобы Худайберды сдался, чтобы признал Джуру, чтобы с криком «Отец!» бросился ему на грудь…

Худайберды, конечно, посадят, и надолго, но ведь вернется же он, вернется к отцу! Может, сделается даже его помощником, он, видно, ловок и смел, решителен он, курбаши Худайберды. А если еще Джура‑ака женится на Зебо, все будет хорошо, все будут счастливы и спокойны!

Через шесть дней мы получили ответ, его принес младший сын Шадмана‑охотника. Худайберды спустился со своим отрядом в Шагози и повесил всю семью Шадмана. Младший сын, на счастье, был в тот день в степи и так спасся.

Мы тут же пустились в путь, эскадрон сопровождал нас. Да, прав был домулла, утешавший Худайберды: «Не та мать, что родила, а та, которая вырастила». Махкамбай на славу воспитал своего приемного сына.

Ночью мы подошли к Шагози и окружили кишлак с трех сторон, оставив один путь – в горы. А там басмачей ждала засада.

На рассвете командир эскадрона послал к Худайберды человека – в последний раз курбаши предлагали сдаться, и он опять отказался.

Начался бой. С выстрелами, с дробью пулемета мешались крики женщин и детей. Только к полудню мы выгнали басмачей из кишлака. Они было подались в горы, но сверху их осыпали огнем ожидавшие в засаде бойцы. Басмачи метались, как волки, попавшие в капкан, но бежать им было некуда.

И тут на склоне горы, над обрывом, показалась группа всадников – там, видно, была тропа, о которой мы не знали.

– Это Худайберды! – крикнул мне Джура и бросился к лошади. Я пустился за ним, и вот тут‑то убедился, что конь Ураза не знает себе равных. Мы. с Джурой настигали басмачей и я вырвался далеко вперед. Басмачи сначала, видно, уверены были, что сумеют уйти; и не стреляли, но, когда я приблизился, над ухом моим свистнула пуля.

– Стой, Сабир, стой! – кричал мне Джура. Я не понимал, чего он хочет, но задержался, подождал его. Обогнав меня Джура приказал: – Держись за мной!

Мы поскакали рядом – конь Ураза не хотел идти позади, и я еще раз увидел, как стреляет Джура. Два выстрела – два басмача свалились с лошадей.

Третья лошадь несла двоих.

– Не стреляй, – крикнул мне Джура, – там женщина… В парандже…

Я разглядел – синяя бархатная паранджа была на женщине, в день свадьбы курбаши она покрывала шатер невесты…

Мы догоняли Худайберды.

Вдруг женщина покачнулась, наклонилась вбок и упала с лошади на тропу.

– Посмотри, – бросил мне на ходу Джура и помчался вперед, а я еле остановил коня, спешился, подбежал к женщине. Она тихо стонала. «Жива», – обрадованно подумал я и тут заметил рукоять ножа: Худайберды ударил ее в бок. Я скорей вытащил нож из раны, женщина потеряла сознание.

Подоспели бойцы эскадрона, я поручил им жену Худайберды, а сам пустился вдогонку за Джурой – он спустился по склону куда‑то ниже. Обогнув скалу, я увидел впереди двух уходящих вскачь басмачей: Худайберды шел вторым; позади, шагах в пятидесяти, поспевал за ними Джура. Я пустил своего гнедого вдогонку, нагнал Джуру и крикнул – почему не стреляет? Патроны кончились? Я поднял винтовку, взял на мушку Худайберды – и два одновременных крика остановили меня.

– Не стреляй! – крикнул мне Джура.

– Не стреляйте, отец! – донесся голос Худайберды.

«А, теперь, значит, признал отца!» – мстительно подумал я, но хлопнул выстрел, конь мой споткнулся, и я вылетел из седла. «А‑а‑а!» – раздался страшный крик, и я успел понять, что это ранен Худайберды.

Когда я через короткое время очнулся от удара о землю и поднял голову, первое, что я увидел, – недалеко от меня Джура сидит на корточках подле Худайберды. Второго басмача не видать – ушел, наверное.

Хромая, опираясь на винтовку, как на палку, я подошел к Джуре. Глаза Худайберды были закрыты, но он был еще жив.

– У тебя есть вода? – спросил Джура.

Я протянул флягу. Джура отвинтил колпачок, приложил горлышко ко рту Худайберды. Тот глотнул раз, другой, открыл глаза. До сих пор помню его лицо: как у ребенка, что очнулся от страшного сна. В глазах его я увидел слезы.

– Похороните… рядом с матерью… – еле слышно выдохнул он. – В Чуете…

Джура не ответил, поднял голову сына и снова дал ему пить. Но пить Худайберды уже не стал, побелевшее губы его дрогнули, он захрипел, будто пытался что‑то сказать, рука сползла с груди, тяжело упала на траву.

– Все, – сказал Джура. Я глянул ему в лицо, и мне стало страшно. Тут бабахнуло сверху, я быстро обернулся, увидел на скале над нами фигурку с винтовкой, быстро выстрелил в ответ, не знаю, попал ли. Басмач исчез, я обернулся – и… Джура лежал рядом с Худайберды.

– Джура‑ака! Джура‑ака! – звал, кричал, плакал я.

Но он не отозвался.

Джуру перевезли в Шагози, здесь и похоронили. Я попросил было отвезти его в Чует, похоронить рядом с женой, но Зубов не согласился.

– Нет, Сабир, Джура должен лежать здесь. Тут он служил, на этой земле пролил кровь. Придет время – Шагози назовут кишлаком Джуры Саидова…