Михаил Жигжитов - Повести

То тут, то там лежат коровы. Они тяжко пыхтят и пережевывают жвачку. Изредка тявкнет спросонья чья-нибудь собачонка и снова замолкнет. Пахнет привычными запахами летней деревенской улицы: то прелым прошлогодним сеном запахнет, то парным молоком, то огородиной, а то и омулем с душком. «Хорошо-то как!» — мысленно воскликнул парень.

Петр незаметно подошел к дому Семена Малышева. У парня часто-часто забилось сердце. Совсем рядом, в этом высоком добротном доме спит его Вера. Вот она… кажется, протяни руку — и ты разбудишь свою любимую. Перед Петькой явился образ улыбающейся его чернявой — «цыганочки». В больших черных глазах через край плещется радость.

Долго стоит парень под окнами своего соседа. У него такое радостное светлое состояние, что не хочется его прерывать. Но тут выплыл ее отец. Темные цыганские глаза Семена полузакрыты кудрявым чубом. Они злобно сверкают. Семен сердито шепчет: «Не быть вашей свадьбе! Убью!»

Петьку словно обдало ведром холодной воды, и он понуро зашагал к своему дому.

Вот и его дом. В темноте он стоит настороженный и будто бы чужой. «Ворота на заложке», — подумал он и легко перелез через забор. За амбаром загремела цепь, залаяла, а затем радостно завизжала Найда.

— Узнала, моя голубушка, узнала! — ласково заговорил со своей любимицей Петька и подошел к ней.

Найда еще пуще завизжала от радости, облапила его и плотно прижалась к хозяину. Ревниво обнюхала. Успокоилась: нет запаха другой собаки. От хозяина приятно пахнет морем и тайгой, пахнет вкусной рыбой, крепким мужским потом и табаком. Радость переполнила душу собаки, и она, в порыве нежности и восторга, лизнула парня в щеку.

— Ох, Найда, до чего ты умная! Хорошая моя! Погоди, я тебя апчаном [48] Апчан — вяленая на солнце рыба. угощу. — Петька достал из куля вяленого хариуса и дал его лайке, но та только лишь нюхнула и снова кинулась на грудь хозяина.

— Сдурела, девка, от апчана нос воротишь! Ишь обрадовалась… Как живете-то тут? А?

Найда в ответ повизгивает и крутит хвостом, дескать, живем ладно, дома все в порядке, а при такой-то радостной встрече разве пойдет в горло твой апчан. Ишь какой непонятливый!

— Но-но, спи, Найда, я тоже придавлю ухо.

Недовольная лайка опустила хвост и покорно проводила хозяина, молча, без жалоб.

Чтоб не разбудить мать, Петька не стал стучать. Он через потайник отодвинул щеколду и потихоньку открыл дверь. В сенях приятно пахло свежеиспеченным с анисом ржаным хлебом, богородской травой и еще чем-то бесконечно родным, привычным с раннего детства. Парень достал из кармана спички и зажег. При неярком свете он увидел у двери костыль Семена Малышева.

«Забыл, что ли?.. А может…» — Петьку обожгла недобрая догадка, и ему стало стыдно за себя, что он в отношении матери допускает такое. И чтоб не подтвердилась его нехорошая догадка, он тихо-тихо, переступая на носках, вышел на крыльцо и бесшумно закрыл за собой дверь. Крадучись, словно вор, он прошел по двору, залез по скрипучей лестнице на повети и зарылся в прошлогоднем сене.

Петька силится заснуть, но не может. Пробует считать до ста и больше, а пользы нет. Долго-долго ворочается парень в колючем сене. Наконец запел чей-то петух, потом другой, и вдруг, словно сговорясь, запели с задором, стараясь перекричать друг друга, все остальные аминдаканские петухи.

Дед Арбидоша про них так говорит: «У них, у этих чертовых кречетов, завсегда промеж собой ругань да драки. Ревнуют своих курчонок, черти окаянные».

Перед Петькой явился образ добродушного соседа, и кажется ему, что по всему двору рассыпалась, разметалась его сивая борода. Это пришел мутный рассвет. Потом во дворе кто-то звякнул железным предметом.

«Мать вышла доить Зорьку», — подумал парень и тут же вспомнил, что куль с вяленой рыбой он оставил на крыльце.

— Не успел через порог перешагнуть, скорей убежал к своей вертихвостке, — слышит Петр ворчливый голос матери.

Он полежал еще немного. Затем вылез из-под сена и спустился во двор. Перед ним стоит мать с подойником и сердито смотрит на повети, видимо ожидая оттуда еще кого-то.

— Здравствуй, мама!

Мать мотнула головой:

— Здравствуй, сынок!.. А в дом-то почему же не шел?

— Не хотел тебя будить.

— Эка чудак!.. Голодный?

— Не-е… Мама, я тебе привез твоих любимых апчанов.

— Спасибо, сынок. Как промышляли-то?

— Хорошо.

— Ну и слава богу.

Костыль Малышева стоял на прежнем месте.

«Значит, забыл, черт хромой, а я-то подумал», — сквозь густой загар выступила краска.

Поморки славятся своей чистоплотностью, а Наталья Прохоровна в своем Аминдакане считалась самой лучшей хозяйкой.

Белый, некрашеный пол был натерт с дресвой [49] Дресва — размолоченный на мелкие кусочки камень. и посыпан золотистым песком. Он мог смело поспорить в чистоте с кухонным столом другой неряхи. Подоконники были плотно заставлены цветами герани. В переднем углу красовался огромный фикус, из-за которого строго смотрели иконы в золоченых рамках.

У окна висит омулевая сеть для починки.

Все это выглядит с детства привычно, и Петька радостно окидывает их приветливым взглядом, как давних приятелей.

Мать быстро приготовила завтрак.

— Садись, Петя, наверно, голодный, как волк.

— Не-е. Шибко-то не морили себя.

После завтрака Наталья Прохоровна, убирая со стола, рассказывала сыну деревенские новости. Петр курил на пороге и, улыбаясь, слушал, а сам думал: «Мать-то еще совсем молодехонько выглядит… Овдовела двадцати семи лет, сейчас ей сорок два… Если она выйдет замуж за Семена, то мы с Верой уже будем как брат с сестрой… тогда…»

— …В ту пятницу я белила контору, а Нюрка, Егора Лисина, мыла полы. Вот уж удаленная девка — и характер хороший. Я тогдысь, грешным делом, подумала… мне бы заиметь такую невестку…

— А Вера-то хуже ее?

Наталья нахмурилась:

— Не хотела тебя расстраивать, но сам вызываешь на разговор… Верка-то…

— Чо с ней?! — Петька стремительно поднялся с порога.

— Леший, што ль, ее заберет! Уж чересчур любит ухажеров менять. Как идет из клуба, то Мишка, то Гришка, то Савка с ней.

— А я подумал, случилось неладное. — Петька слабо улыбнулся и снова сел на порог.

— Ох, сынок, ты какой-то совсем деревянный. Отец-то твой не таким был. Спробуй-ка, бывало, штоб другой парень проводил с вечерки, прибьет!

— Зачем же, мама!.. Если кто проводил твою девчонку, значит, бросай ее?.. Не-е, так не бывает… Вера честная, я знаю ее.

— Черта с два знаешь! Плохая она!

— Началось!

— Вот те и началось! Погоди ужо, еще не то узнаешь, — продолговатое белое лицо Натальи передернуло брезгливой гримасой. В ее огромных голубых глазах сверкают злые искры, но в промежутках между вспышками Петька увидел, нет, скорее всего, угадал и боязнь, и внутреннее страдание, наполнявшее душу матери.