Уильям Кингстон - Гризли (сборник)

Они собирались уже разойтись, как вдруг их поразил громкий шум, какой никогда еще не раздавался до сих пор в стенах храма. Брамин вздрогнул и стал желтый, как лимон.

– Это должна быть проклятая тигрица; я думал, что она убилась, – воскликнул он. – Ни одно смертное существо не останется в живых, если будет свергнуто с той высоты, с которой она упала. Я всегда считал ее злым духом – джинном.

– Во всяком случае, – заметил хан Кошю, – у нее, должно быть, твердая голова и здоровые кости. Что касается меня, то я не верю ни в добрых, ни в злых духов. А самый простой способ прекратить ее рыканье – всадить ей пулю в башку.

– Да, если вы хотите, чтобы всякие напасти свалились на мою и на вашу голову! – воскликнул брамин, еще более пожелтевший.

Между тем рев все продолжался.

– Зверь привлечет внимание всей окрестности, – сказал хан Кошю. – Что касается того, что на меня свалятся всякие напасти, то я готов рискнуть. Пусть только я сделаю удачный выстрел – и она скоро замолкнет у меня.

– Внизу башни должно быть какое-нибудь отверстие, иначе до нас не доносился бы так ясно ее рев, – заметил брамин. – Я пошлю Бику разыскать это отверстие. Уж если так, то пусть лучше она растерзает его, а не нас.

– Ваше замечание вполне разумно, – хладнокровно сказал хан Кошю, и Бику был тотчас же послан своим господином осмотреть место, куда свалилась тигрица.

Он отправился, хотя не особенно поспешно, исполнить полученное им приказание, захватив с собой длинную палку, не потому, чтобы она могла служить ему орудием защиты против разъяренной тигрицы, а просто потому, что это было единственное, что попалось ему под руку. По мере того как он подвигался вперед, рев все более и более усиливался; когда же он поднялся на несколько ступенек, то отступил вдруг назад, очутившись лицом к лицу с тигрицей, от которой его отделяла, впрочем, железная решетка. Фесфул, видимо, была разъярена. Увидев его, она схватилась зубами за один из прутьев решетки, а своими могучими лапами обхватила два других прута, потрясая ими, чтобы разломать решетку. Бику вздумал было попытаться осадить ее назад своей палкой, но она не обратила ни малейшего внимания на направленный против нее удар: она только на минуту отступила от решетки, зарычала и завыла так, что громкий рев ее покрыл голос Бику, призывавшего хана Кошю спуститься вниз и застрелить ее, что он мог весьма легко исполнить. Но прутья решетки начали уже гнуться и нижние концы их выходить из своих выемок. Бику увидел, что еще минута – и тигрица высвободится. Поэтому, перепрыгнув чрез ступеньки с весьма понятной быстротой, очень хорошо соображая, что будет разорван на клочки, если только замешкается, с криком: «Тигрица, тигрица гонится за мной!» – он бросился к своему хозяину и к хану Кошю. Услышав его крики, они сообразили, что им будет безопаснее взобраться в верхнюю комнату, в которой они было запрятались; за ними последовал Бику, не спрашивая их позволения и помышляя лишь о том, как бы скорее удрать.

Едва они успели взбежать по какой-то вьющейся лестнице, как тигрица с окровавленной пастью и лапами, израненными разломанной решеткой, прыгнула во двор, озираясь вокруг себя, с явным намерением отомстить тому, кто так изменнически задумал убить ее. В то время как она озиралась кругом, взгляд ее упал на длинный нос и поблекшее лицо хана Кошю, выглядывавшего из-за узкого окошечка в стене. Тигрица бросилась на него с такой быстротой, что он стремительно откинулся назад, причем ударился о степенного брамина, который шлепнулся на пол ногами кверху. Бедная Фесфул промахнулась, однако, и отскочила назад в еще более разъяренном состоянии. Она металась по всему двору, отыскивая какое-нибудь отверстие, и если бы ее не остановила обитая железом дверь, то она, вероятно, растерзала бы их всех на части, разве хану Кошю удалось бы застрелить ее. Он несколько раз просовывал в отверстие свой пистолет, но брамин умолял его не стрелять. Подозревала ли Фесфул его намерение или нет, но она держалась на таком расстоянии, что, вероятно, он промахнулся бы, если бы выстрелил в нее. Наконец, утомившись от своих терзаний, Фесфул удалилась в один из углов двора и легла там в тени, переводя взор попеременно с узкого оконца в стене на двери, в которые проскользнули ее враги.

Теперь Фесфул совершенно расстроила их планы и обратила их же оружие против них, потому что так как у них не было никаких припасов с собой, то они должны были или умереть с голоду, или же отдать себя на произвол судьбы. Наконец брамин надумался и предложил послать Бику вниз, рассчитывая, что в то время как тигрица бросится на него и станет рвать его на части, они успеют уйти. Разумеется, что невольник не согласился на такое предложение, заметив, что тигрица, наверно, скоро заснет и тогда они под прикрытием темноты могут выскользнуть из дверей и уйти; втайне он надеялся, что, будучи проворнее их, успеет, на случай если проснется тигрица, уйти раньше, а им придется испытать ту участь, которую так великодушно предлагал ему его господин. Если бы Фесфул могла догадаться об их намерениях, она, вероятно, дала бы возможность пленникам своим попытаться уйти и затем перехватала бы их всех одного за другим.

Лежа в тени, Фесфул погрузилась в собственные думы обо всем, что с ней случилось. Вдруг вспомнила она о своем любимом хозяине, приподнялась с места и прыгнула по тому направлению, где в последний раз видела его. Делая скачки вперед, она прошла подле пистолета, направленного на нее Кошю. Несмотря на воспрещение брамина, он выстрелил. Хотя пуля пролетела мимо, но Фесфул несколько испугалась, и так как все чувства ее были направлены к тому, чтобы найти Реджинальда, то она перепрыгнула через ворота и помчалась по направлению, которое указывал ей инстинкт, так как она не могла, разумеется, отыскать его теперь по следу.

Реджинальд со своими спутниками продолжал путь, но им было нелегко найти храм, о котором сообщал Буксу торговец. Наконец, уже к вечеру завидели они большую башню, подымавшуюся над деревьями на вершине холма. Так как было весьма важно не быть замеченным со стороны гарнизона, то они прождали до сумерек, потому что не могли тщательно осмотреть его издали. Они запаслись веревками в отдаленной деревне, где нисколько не подозревали их цели, и пронесли их, как советовал Дик. Реджинальд и Дик были хорошо вооружены и сознавали, что могли устоять против целого десятка туземцев; но Буксу и Самбро не имели при себе никакого оружия, и первый из них не считал себя боевым человеком; невольник же был весьма деятелен и силен и при случае не отказался бы вступить врукопашную с двумя, а не то с тремя темнокожими туземцами.