Геннадий Гусаченко - Рыцари морских глубин

Какой–то плюгавый, конопатый морячок с лычками старшего матроса и оттопыренными ушами круто повлиял на мою жизнь.

Я стоял дневальным у дверей штаба учебного корпуса. Мимо валом валили офицеры, сверхсрочники. Я козырял им весь день, почти не отнимая руку от бескозырки, но вдруг ко мне придрался невзрачный матросик с канцелярской папкой подмышкой.

— Молодой! — прогундел он гнусаво. — Приветствовать надо старших по званию!

Мне бы ответить: «Есть, так точно!». Козырнуть белобрысому недоноску, крысе канцелярской, писаришке штабному, и никаких проблем. Не отвалилась бы рука. Или извиниться готовой фразой: «Виноват, товарищ старший матрос, не заметил». И всё! А я:

— Ну, и что? Много вас за день ходит, рука уже отваливается всем честь отдавать… Да и не велико звание твоё! Подумаешь, начальник тоже мне выискался…

Конопатый оказался блатным. Да ещё каким! В строевой части приказы всякие готовил на подпись начальнику отряда контр–адмиралу Сухомлинову. Перед ним и старшие офицеры заискивали, чуть ли не шапки ломали в унизительном подобострастии:

— А, Коляша! Дел у тебя — невпроворот! И что бы мы без тебя делали, Колёк? На, вот, угощайся…

Совали дорогие сигареты, сгущёнку, тушёнку, чай, кофе, конфеты, яблоки, апельсины.

«Коляша» принимал подачки как должное. А что? От него, писаря, зависело, вписать вовремя фамилию офицера в список на присвоение очередного звания. Или придержать в текучке дел на неопределённое время. В зависимости от преподнесённого ему подарка. А спросит кто — ответит небрежно: «Отправлено. Ответ из Москвы ждём». Пойди, проверь попробуй! А представление на страждущего получить поскорее новую звёздочку — вот оно! Под зелёным сукном на столе писаря который месяц лежит. А почему? Недооценил офицерик способностей чмыхающего носом плюгавого матросика, принёс пакетик карамелек, а мог бы и на коробку конфет «Москва» раскошелиться. Не понимает служивый! Наивно полагает, что от контр–адмирала его карьера зависит. Как бы не так!

Кому–то мог «Колёк» подсуетиться с проездными документами, с приказом на отпуск. Вовремя подсунуть на подпись Сухомлинову, под настроение контр–адмирала. Мог замылить из личного дела офицера лист с неблаговидной записью. Много ещё чего мог сделать хорошего или плохого штабной писарь. Блатной был тот Коляша — Колёк, матросик с одной лычкой. Вот на такую маленькую кучку дерьма, возомнившую себя большой навозной кучей, я имел неосторожность наступить. Накапал, гнус болотный, на меня командиру роты Минкину. У ротного на столе в кожаной папке с зелёными тесёмками мой рапорт лежал. С просьбой разрешить мне поступать в Тихоокеанское Высшее военно–морское училище имени С. О. Макарова. Вызвал меня Минкин и спрашивает, вздыхая сочувственно:

— Трудно было поприветствовать старшего по званию?

— Никак нет! Просто подумал, что он такой же матрос, как я…

— Такой же да не такой! Ваш рапорт с моим ходатайством он задробит. А ссориться со строевой частью я не намерен. Свободен!

Минкин порвал мой рапорт, выбросил в урну клочки бумаги. А мог бы и похадатайствовать за меня. В политотдел сходить. К Сухомлинову самому. Да на кой я ему сдался?!

Немало наших подводных лодок погибло в так называемое «мирное» время «холодной» войны на море. Из них — пять атомоходов: К-8, К-209, К-219, К-278 «Комсомолец» и К-141 «Курск». Да ещё на многих подлодках аварии случались с человеческими жертвами. Об этом я расскажу позже и довольно подробно. Сейчас скажу лишь: не судьба была мне стать офицером–подводником на тех гибельных лодках. Мой Ангел–хранитель незримо отвёл от меня беду руками того плюгавенького матросика.

Той весной, за несколько дней до выпуска курсантов четвёртой роты из «учебки», военный трибунал осудил Коляшу — Колька на два года дисциплинарного батальона за подделку наградных списков.

И сказано в 74‑м псаломе Асафа: «Бог есть судия; одного унижает, а другого возносит».

Давно нет на белом свете командира четвёртой роты Минкина. А я, вот, благодаря мстительности одного и равнодушия другого, живу и здравствую и поныне. Пью горячий чай с лимонными засахаренными дольками, блаженствую под русские песни на «Радио России» и продолжаю размышлять о былом.

В повседневной боевой учёбе быстро летели дни службы. И если начать подробно обсказывать, как сидели в классах и, бубня себе под нос, водили указками по линиям схем и чертежей, вряд ли кому это покажется занимательным, интересным и увлекательным. Да и запомнились такие дни как один длинный урок. В памяти запечатлелись только неординарные случаи из жизни в «учебке». О них и расскажу.

…Владивосток, мыс Чуркин, войсковая часть 25151 — «Р», 51‑й УОПП, 1962‑й год, зима — сырая, с холодными порывистыми ветрами и мелким, колючим снежком.

Вообще–то, зима во Владивостоке — понятие относительное.

Не Урал, не Сибирь с трескучими морозами, снежными метелями и глубокими сугробами. Владивосток на одной параллели с Сочи. Субтропики! Здесь в декабре в один день дождь ливанёт, на другой — обильный снегопад сыпанёт. Да такой, что на крутом Океанском проспекте сразу столпотворение автомашин. Буксуют, скользят, вниз под гору сползают как на лыжах. Мокрый, липкий снег провода обрывает, крыши обрушивает. На улицах, на дорогах — снежное месиво. Но вот потеплело, снежная каша растаяла. И опять уныло и голо чернеют пустыри, парки, скверы. Позёмка метёт по обнажённой, стылой земле.

В те годы, как и в нынешние времена, наша страна поставляла надводные и подводные корабли в Индию, в Китай, в Сирию.

Несколько старых подводных лодок проекта «С-613» были проданы в Индонезию. Экипажи для этих лодок проходили обучение вместе с нами в 51‑м УОПП. Повседневная форма индонезийских моряков по образцу американских ВМС: чёрные брюки, тёмно–синяя голландка навыпуск, со шнурками на груди, белая панамка. Низкорослые, щуплые, скулатые, с выпяченными зубами индонезийские «чудо–богатыри», возвратясь после учёбы в 51‑м УОПП в родную Индонезию, вскоре одну лодку утопили. А пока учились, забавно было наблюдать за экваториальными островитянами, схожими с обезьянами. Вот только пальм у нас для них не доставало!

В январе выпал снег, спрессовался после оттепели, подстыл. Индонезийцы выбежали на плац, закопались в сугробы. И так в снег упадут, и эдак! Сидят в нём, лежат, кувыркаются, обсыпаются. Фотоаппаратами щёлкают. Снимаются на память с комками снега в руках, на голове. Ухохочешься, глядя на них! Малые детишки в Новый год так не резвятся, не радуются, как они. Эка невидаль для нас — снег! Но для жителей экватора — экзотика!

Лопочут нам:

— Русскэ зима много белий снег, оченна карашо!

Щерятся клыкастыми жёлтыми зубами, не ведавшими щётки и пасты, машут нам, прощаясь: