Геннадий Гусаченко - Покаяние

В комнате линейного поста милиции обыскали задержанных. В чемодане оказались вещи ограбленного студента.

В тот же вечер на квартире почтальонки Ольги следователь Кравцов произвёл обыск. Под кроватью обнаружили сотни неотправленных писем. Ольга держала их на растопку печи. Выгребли золу и нашли в ней множество металлических уголков, замочков, застёжек от сумок и чемоданов. Ограбление студента оказалось не единственным, совершённым подельниками. В этой истории меня больше всего поразили ботинки, брошенные в углу за печкой. Их оставил тот, в кожанке, ранее судимый за грабежи Макрушин. Носки ботинок в бурых пятнах крови. Так безжалостно грабитель пинал по голове студента, что оторвались у них подошвы. Переобулся Макрушин в новые туфли жертвы.

— Молодец! — похвалил меня Данилин. — Действовал смекалисто, смело, решительно и оперативно. Действуй и дальше в таком же духе.

И я действовал. По горячим следам раскрыл десятки грабежей, краж и других преступлений. Я научился давать ориентировки и работать по ним, вести слежку за подозреваемыми, обзавёлся осведомителями из числа бабушек, дворников, агентами и нештатными сотрудниками. Меня научили составлять материалы для возбуждения уголовных дел, работать с гражданами, не нарушая уголовно–процессуальный кодекс и многим другим премудростям, которые обозначаются грифом «Совершенно секретно». В моём сейфе хранились папки уголовно–розыскных дел, помеченные этим самым грифом, пистолет и наручники.

Мне дали комнату в общежитии, но в отличие от «женатиков», я не торопился вечерами домой, а брал дежурную машину и выезжал «ловить рыбу» — задерживать слоняющихся на вокзалах и других «злачных» местах сомнительного вида граждан: не работающих, пьющих, без документов. Владивосток по тем временам был закрытым городом, и въезд в него разрешался по пропускам. В отделе я до глубокой ночи беседовал с ними, выпытывая информацию. Нередко попадала «крупная рыба» — лица, находящиеся в розыске, проститутки, дающие сведения о преступниках взамен на обещание не отправлять их в нарсуд по статьям «Тунеядство», «Бродяжничество». Были тогда в УК РСФСР такие статьи.

Так однажды я привёз в отдел некую Валентину Шамину, вокзальную шлюху по кличке Камбала, похвалявшуюся тем, что в сутки её имели десятка два–три мужчин. Она дала наводку на квартиру–притон, где хранились вещи с краж. Руководил шайкой рецидивист Крест — симпатичный парень в спортивном костюме. На груди у него была татуировка в виде церковного собора с крестом. Поутру мы нагрянули туда всей опергруппой и взяли тёпленькими троих воров. Во время задержания Крест бросился на балкон. Я за ним, вцепился в него. Крест оказался высоким и сильным. Он схватил меня как кощёнка, перегнул через ограждение, намереваясь сбросить вниз. Падая, я ухватился за одежду Креста, поддал его ногой в промежность, и мы оба полетели вниз. Но ведь Ангел–хранитель всегда незримо рядом со мной. Мы перевернулись в воздухе и шмякнулись на газон, причём Крест приземлился спиной, а я на него сверху. Пинками я поднял стонущего преступника и затолкал в машину. Потом поднялся на этаж — слава Богу — это был второй. Всё произошло так быстро, что когда я вошёл в квартиру, Успангалиев удивлённо вытаращил на меня глаза:

— Вышел на балкон, а заходишь здесь?! А где Крест?

— В машине… В наручниках отдыхает…

Похищенными вещами нагрузили два грузовика. Магнитофоны, телевизоры, ковры, хрусталь, посудное серебро, импортная одежда и обувь — всё это барахло разложили на столах, развешали по стенам в ленинской комнате для опознания потерпевшими. Настоящий базар получился. Приходили граждане, находили свои вещи, и мы определяли, с какой квартиры они украдены. Кто узнавал свои носки, кто бюстгалтер. Одна женщина опознала… трусы с вышивкой, но и этого достаточно, чтобы закрыть «висячку» по уголовному делу, то есть, считать кражу раскрытой. В тот раз, благодаря «рыбе» — Шаминой было раскрыто пятьдесят две кражи, совершенных во Владивостоке за полгода. Желая сделать для неё доброе дело, я уговорил кадровичку швейной фабрики принять Шамину на работу. Ей дали аванс и предоставили место в общежитии. Девушки–швеи, проживавшие в комнате, отмыли потаскуху, причесали, одарили кофточкой, юбкой, навели ей косметику. Прихватив у них туфли на шпильках, Шамина смылась в неизвестном направлении. Больше я её не встречал.

Запомнился взлом сейфа в сберкассе. Преступник выпилил решётку, вырезал стекло да так аккуратно, что не сработала сигнализация. Спилил шарниры сейфа и расковырял его ломом. Добычей злоумышленника стали сорок две тысячи рублей — деньги тех лет не малые. По агентурным данным я вышел на некоего Белоносова. Вместе со следователем Кравцовым пришли к нему с ордером на обыск. Подозреваемого дома не оказалось. Пригласили понятых. Нас отборными ругательствами и непристойно–бранными словами встретила его мать — пожилая женщина, завладевшая диваном, с которого она, как с крепости, держала оборону. Под градом её непрерывных оскорблений мы обшарили всю квартиру, осмотрели полки, шкафы, столы, стулья, ящики, сундуки и чемоданы, простучали стены и пол, заглянули под ванну и даже в унитаз, но ничего не нашли. Во время обыска понятые не всегда уследят за движениями рук следователя и опера. Открываешь, к примеру, шкатулку, а в ней золотые кольца, перстни, броши, серьги, кулоны, браслеты, цепочки. Не составит труда незаметно «пригреть» вещицу. И всегда в таких случаях на ум невольно приходят слова Феликса Дзержинского: «У чекиста должны быть горячее сердце, холодная голова и чистые руки». И если драгоценности не имеют отношения к делу, торопливо, словно обжегшись о них, захлопываешь крышку.

— Всё, пошли, — не скрывая разочарования, буркнул капитан Кравцов. — Я же говорил тебе, что твои предположения бездоказательны, — тихо проговорил он, складывая бумаги в портфель.

Да, теперь жди нахлобучку от прокурора и начальника отдела. Вдруг меня осенила догадка: а почему мы не осмотрели диван?

— Встаньте, мамаша…

Что тут началось! Визги, ругательства, попытки укусить нас за руки. Чуть не силой стащили старуху с дивана, открыли и вот они, в углу — предметы, ради которых пришлось претерпеть оскорбления. Сморщенные, ссохшиеся после дождя кожаные перчатки, ножовка по металлу, несколько полотен к ней. Лицо Кравцова посветлело как у ребёнка, которому возле новогодней ёлки преподнесли игрушку.

— Вот недотёпа этот Белоносов, — сказал мне по дороге в отдел Кравцов. — Забросил бы эти вещдоки куда подальше. Так, нет, припёрся с ними домой…

Экспертиза показала: «Металлическая пыль на перчатках и ножовке идентична пыли на шарнирах сейфа»…