Вацлав Кайдош - Игра с призраком

Позже их приоткрыли еще раз перед хромым монахом, чье лицо скрывал капюшон черной рясы,

Итак, они шли через поля и леса, через деревни, где жили оборванные крестьяне и голодные псы; мимо городов с оборонительными башнями, мимо замков, бойницы которых щурились с высоты холмов. Шли в тени буковых лесов, где пели птицы, шли по вересковым пустошам, где свистел ветер и падал туман. Мокли под дождем, сохли на солнце, по утрам цепенели от росы.

Фауст шел один, так как Призрак держался далеко позади и его не было видно. Только мысли Призрака вмешивались в мысли доктора, спрашивали и отвечали. Он был словно муха, которую отогнать невозможно, словно похмелье после ночного кутежа. Доктор ненавидел его и немного боялся.

Когда наступал вечер, Призрак приходил и вливал ему в уста прохладную жидкость, которая утоляла голод и жажду, так что ему не приходилось выпрашивать себе пропитание, когда кончились деньги. Он должен был быть благодарным Призраку, и это было горько.

Иногда, беседуя с ним, Фауст забывал об окружающих и начинал кричать, а то и ворчал себе в бороду, так что люди оборачивались на него и постукивали себя по лбу.

Встречались им и всадники в пестрых одеждах, рыцари с расписными щитами, неуклюжие деревенские повозки, странствующие подмастерья и нищие, актеры и монахи, евреи в долгополых кафтанах с желтым кружком, кареты с резными столбиками и цветными занавесками. Когда подошли к югу, к Чехии, пахнуло на них душным зноем. Здесь они увидели первых беглецов.

Богато украшенные повозки, а в них люди в парче и бархате. С лиц у беглецов глядел загнанными глазами страх. За ними толпы сельчан в лохмотьях, некоторые гнали тощую скотину. На спинах у сгорбившихся женщин кричали голодные дети.

— Что случилось? — спрашивал себя Фауст.

— Что случилось? — спрашивал Призрак.

— Они бегут от чумы, — ответил доктор, обменявшийся с беглецами парой коротких фраз.

— А! — сказал Призрак. — Это болезнь, да?

— Это смерть, — скорбно ответил Фауст. Он сильно переменился, но ненависть к болезни у него осталась. К болезни, с которой человек не может бороться, против которой бесполезны все снадобья и мази. — Ее переносит воздух, — добавил он. — Откуда-то с юга и всегда вот в такую погоду.

— Почему же они бегут, если болезнь все равно настигнет их?

— Потому что города, в которых она появилась, запирают свои ворота; а люди считают, что лучше убежать, чем оставаться в ловушке вместе с чумой.

Призрак помолчал немного. Вокруг них колыхались хлеба, а вдали оседала пыль, поднятая толпой. Фауст повернул к югу.

— Ты не боишься?

— Боюсь, — ворчливо ответил он. Спохватился, хотел сказать, что он врач, но укрылся за улыбку. — Чума, может быть, и настигнет меня, но там, дома, в Эрфурте, мне бы от костра не уйти. И потом, — усмехнулся он, — я надеюсь отчасти, что Костлявая выберет тебя, и тогда мне будет спокойней.

В мозгу у него раздался гармоничный аккорд, эквивалент смеха.

— Сильно же ты ненавидишь меня, — заметил Призрак. — Но это не довод.

«Нет, — мелькнуло у Фауста в голове, — это не довод». Он стиснул кулаки. Еще больше, чем Призрака, он ненавидел болезнь — то, чего нельзя понять и что поэтому страшнее. Призрак в конце концов такой, каким и должен быть, дабы в мире сохранялось равновесие: это зло против добра. Но безоглядно разящая смерть приводила Фауста в бешенство. Он видывал уже много умирающих, но ничто и никогда не возмущало его так, как эти бессмысленные эпидемии, убивающие без разбора калек и здоровых, молодых и старых, опустошающие целую страну, словно серп ниву.

— Да, — сказал Призрак, — понимаю.

«Конечно, — подумал Фауст, — ты меня понимаешь. Ты знаешь, я не герой, и то, что гонит меня все ближе к чуме, это не геройство, а бешенство. Ибо против этой слепой смерти никто ничего не может сделать…»

— Никто? — прозвучало у него в мыслях.

Он удивленно огляделся. Увидел пыльную дорогу под белесым небом, волнующиеся нивы и даль, трепещущую в солнечном зное.

— Никто, — пробормотал он, прислушиваясь.

— Может быть… — продолжал Призрак, — может быть, средство найдется.

— Средство от чумы?

— Ну да, при некоторых условиях.

— Знаю, — горестно сказал Фауст, — ты ничего не даешь даром. У тебя ведь договор, подписанный моей кровью.

— Кровь была мне нужна, чтобы тебя вылечить, — оскорбленно отозвался Призрак. — Ты начинаешь наскучивать мне. Зачем мне глупец, играющий в лекаря, но не имеющий никакого понятия об эпидемиологии, о гигиене?

— Так почему я тебе так нужен? Почему ты выбрал именно меня?

Призрак засмеялся.

— Я скажу тебе, почему. Может быть, потому, что ты так похож на человека.

— А ты, кто ты сам? — повторял доктор, но все тише и тише.

Призрак молчал. «Боже, иметь средство, чтобы излечивать от черной смерти… Слава, деньги почести… Нет, — остановил себя доктор. — Слава, чтобы до него дотянулась рука инквизиции? Деньги, чтобы у него их отняли ненасытные князья или лесные разбойники? Почести, чтобы завистники могли очернить его? Нет, пусть будет что-нибудь другое. Он продался дьяволу, но пусть теперь дает дьявол».

— Какие же это условия? — нерешительно спросил он.

Призрак оживился. Его мысли искрились жадностью.

— Ты не боишься?

— Боюсь, — вырвалось у Фауста. Но он тут же добавил: — Я хотел бы иметь это средство. Чего ты хочешь?

— Крови больного!

— Так кто же ты? — спросил с досадой доктор. — Дьявол или вампир? За чем ты гоняешься — за кровью или за душами?

— Мне нужна кровь, чтобы найти причину болезни.

Доктор махнул рукой.

— Там, куда мы идем, больных будет с избытком.

— Ты не понял. Мне нужна твоя кровь, потому что ее состав я хорошо знаю. Как и тебя самого.

Доктор остановился. Его пронзило холодом. Даже в этом послеполуденном зное он почувствовал, как по спине у него струится холодный пот.

— Мне нужно, чтобы ты заразился чумой. Во всем опыте нет ничего опасного, это только дело техники.

— Очень благодарен.

— Как только я узнаю, в чем дело, я тебя вылечу. Это не опасно, поверь мне. Если бы ты знал хоть что-нибудь о микробах и защитных веществах, было бы легче. Но сейчас тебе остается только довериться мне.

Фауст знал, что Призрак никогда не говорит попусту. Мысленно он видел, как исцеляет больных и воскрешает мертвых. Видел, как оживают посиневшие лица матерей, как они ласкают плачущих детей окоченевшими пальцами.

Они шли среди трепещущих воздушных зеркал: мрачный Фауст впереди, а далеко за ним Призрак в монашеской рясе.

В Праге им пришлось подкупить содержателя гостиницы, чтобы он дал им комнату. Когда потом начала косить смерть, он узнал, что Фауст врач и посещает чумные больницы. Он поднял крик и хотел выгнать обоих, но смерть была быстрее и замкнула ему уста раньше, чем он успел выполнить свое намерение.