Елена Филон - Лимб

— Доктор Паркинсон!

— Что здесь?!

— Мозговая активность увеличилась! Зрачковые рефлексы приходят в норму. И доктор, взгляните на её руки… Кончики пальцев реагируют.

— Артериальное давление?

— В пределах нормы.

— Что с кислородом? Полимерную трубку, быстро! Нужно помочь её легким!

— Что с нашей девочкой?! Боже, скажите хоть что-нибудь.

— Сделано. Доктор, взгляните на её веки.

— Что с нашей девочкой?!!

— Не сейчас! Поговорим позже!

— Теперь можем поговорить? Что с нашей дочерью?!

— Ваша дочь… выходит из комы… И это самое удивительное из всего, что я видел за всю свою медицинскую практику. Успокойтесь, прошу. Её состояние нестабильно и даже если мозг со временем восстановится, это ещё не значит, что Мика останется здоровым человеком. Будет чудом, просто, если она вообще вас вспомнит. Сейчас ей нужно время… Много времени.

В июне 2003 года 39-летний житель США Терри Уоллис пришел в себя после того, как пробыл в коме 19 лет. Терри Уоллис впал в кому после автомобильной аварии, происшедшей в июле 1984 года, когда ему было 19 лет. В 2001 году он начал общаться с родственниками и персоналом больницы при помощи элементарных знаков, а 13 июня 2003 года он впервые заговорил. Врачи назвали это чудом.

Из сводок СМИ:

«1 июня 2013 года, пассажирский самолёт авиакомпании „АirStripBerlin“, выполнявший рейс N-B983 потерпел крушение в воздухе. Выживших не обнаружено».

Полтора года спустя.

— Мама, со мной правда всё порядке.

— Нет. Мика, я против! Ты же слышала доктора Паркинсона! Девочка моя…

— Мам, ну не плач, — я обняла маму за плечи с нежностью заглядывая в голубые глаза. В такие же как у меня глаза, только сильно постаревшие за последние нелёгкие для неё годы. В тёмных волосах проседи седины, и она даже не пытается скрыть их. Словно… словно сделает хоть что-то не так и меня снова у неё заберут.

Мама бросила работу. Каждый день, что я находилась в коме вследствие сильнейшей травмы головы и повреждении мозговых тканей, она проводила у моей больничной кровати. Центральная нервная система была «изуродована» и врачи не прогнозировали её восстановления. Даже после того, как я очнулась. Глубокая кома — страшное дело. Полное отсутствие движений и рефлексов. Я не проглатывала слюну и почти не дышала самостоятельно. Не реагировала на боль. Не реагировала на свет. Вообще ни на что не реагировала. Всё равно что была мертва.

Врачи несколько раз предлагали отключить меня от аппаратов поддерживающих жизнедеятельность, но мои родители никогда бы на это не согласились.

Кроме них и Шерли никто не верил в моё возвращение.

Никто не верил, что после такой травмы и длительной комы я вообще когда-либо встану на ноги. Никто не верил, что я даже заговорю.

Но я всё помню. Я стою самостоятельно. Передвигаюсь самостоятельно. И говорю.

Реабилитационный период длился полтора года и он всё ещё не законен. Мне предстоит длительное восстановление на пути собирания себя по крупицам.

После того, как родители стали забирать меня домой на выходные, врачи предупредили их о возможных ночных кошмарах и галлюцинациях, выдали целый пакет медпрепаратов и велели записать номер экстренного вызова врача.

Отец собирался отвезти меня в Германию — в одну из лучших клиник специализирующихся на моей проблеме, но мама не хочет и слышать о том, что нам придётся лететь на самолёте. Ведь несколько лет назад, смерть ждала меня именно там. Пока один напившейся байкер не подмял меня под колёса своего мотоцикла.

Тот байкер спас меня от смерти.

Жаль, что Тайлер никогда об этом не узнает.

— Мика, ты всё ещё слишком слаба! — плакала мама. Я не могла видеть её слёзы, поэтому обняла крепче.

— Всё хорошо, не плач. Я, правда, в порядке, — я попыталась улыбнуться. — Даже на дополнительные встречи с психиатром согласилась, только бы ты меньше переживала.

Мама стала выглядеть виновато. Опустилась на край моей больничной койки и, похлопав рукой по местечку рядом, подозвала к себе. Я послушалась.

Тело всё ещё было ослаблено. На моё лицо было страшно взглянуть, поэтому я больше не смотрелась в зеркало. Из него на меня глядела худая до невозможности рыжеволосая девушка, с большими тёмными пятнами под тускло-голубыми глазами и мышиного оттенка кожей.

Так мне этот образ кого-то напоминает…

Иногда я могу просто зависнуть. Сидеть и несколько часов подряд глядеть себе под ноги, при этом, мне кажется, будто занятие занимает не больше двух минут. А потом мама начинает плакать, и я заставляю себя вернуться в реальность.

Она держится. Ей тоже становится лучше. Она всё чаще улыбается, как и отец, волосы которого теперь полностью покрыты серебром. Но, в отличие от мамы, он не бросил работу, даже наоборот — устроился ещё и на ночную, ведь теперь, он единственный кормилец семьи. А у меня теперь стойкое ощущение того, что я сломала их жизни.

Мама нежно взяла мою ладонь в свою и слабо улыбнулась:

— Ты ведь знаешь, как я отношусь ко всякого рода психотерапии, но тебе это…

— Мам, я знаю. Мне это необходимо. Всё в порядке, правда.

Мои сеансы с психиатром начались сразу после того, как я заново научилась говорить и в требовательном порядке пыталась заставить всех и каждого рассказать мне о происшествии на перекрёстке. Будучи не в себе я вопила о том, что знаю всех этих людей и имею полно право быть в курсе, что с ними стало! Это было глупо с моей стороны, так как мои родители точно знали, что я не могла быть знакома ни с кем из них. В нормальном мире таких случайностей просто не бывает. Пятеро людей имеющие общее знакомство просто не могли неожиданным образом встретиться в одной и той же автомобильной катастрофе.

Фокс и Эллисон умерли на месте.

Алека и Тайлера доставили в реанимацию. Как и меня.

Это вся информация, в которую меня посвятили, после того как я вышла из комы. Но со временем я докопалась до истины.

И так, к слову, я не стала никого уверять в том, что была знакома с их душами в Лимбе.

Больше я не уверена в том, что была там.

Фокс был прав, говоря, что поверить в существование подобного места, будучи живым практически невозможно. Если конечно Фокс вообще говорил об этом.

Так что всё чем я занимаюсь сейчас, копаясь в своей полностью восстановленной памяти, так это тем, чтобы не проронить лишнего словечка о Лимбе и не получить билет в психиатрическую лечебницу. Ночных кошмаров и так было достаточно, чтобы врачи стали дружно намекать о том, что заточение там может пойти мне на пользу.

И я всё ещё помню перспективу, которую предсказывал мне Лимб.

Если только он не плод моей больной фантазии.

Вот так я и живу. Изо дня в день, не понимая, где правда, а где вымысел.