Владимир Востоков - Поединок

Я неторопливо, уже в который раз, перечитывал письмо, вглядываясь в каждую строчку.

«Спустя много лет, — сообщалось в письме, — я наконец-то нашел убийцу моей семьи. Был он тогда в матросской тельняшке, высокий, большелобый, светловолосый. Расстрелял мою жену и детей расчетливо и хладнокровно. Досталось и мне. А произошло это в оккупированном фашистами городе… Фамилия его Кузинко Александр Иванович. Работает в министерстве… Спросите его, где он был и что делал в ночь с 19 на 20 мая 1943 года, и тогда все будет ясно. И вы убедитесь в правдивости моих слов. Назвать себя не могу. На то есть веские причины. Но я пишу сущую правду».

«Убийцу моей семьи! Пишу сущую правду», — повторил я вслух. Автор письма утаил главное: кто он и откуда. «Назвать себя не могу». Теперь ищи иголку в стоге сена…

Передо мной лежит личное дело Кузинко Александра Ивановича. Открываю обложку. С фотографии смотрит на меня человек цепким взглядом. Продолговатое лицо. Высокий лоб. Нависшие густые брови. Нос прямой. Тонкие губы, большие уши.

Читаю автобиографию. Родился Кузинко в Калужской области в 1915 году в семье крестьянина-середняка, имел брата-близнеца Алексея, который умер в 1945 году. Родители скончались на Урале в 1958 году. Первый вопрос: почему на Урале? Александр Кузинко поступил работать в морской порт разнорабочим, где трудился до мая 1942-го. Затем ушел добровольцем на фронт. Был ранен. После ранения вновь вернулся на работу в морской порт. Имеет правительственные награды. Позже пришлось поколесить ему по разным городам страны. В шестидесятых годах переехал в Москву. В деле много всяких справок, характеристик, отзывов, наградных листов. Характеристики и отзывы все положительные.

Бросились в глаза два обстоятельства, которые могли иметь отношение к делу, правда, пока косвенное: рост, лоб, тельняшка и частая смена места жительства. Кузинко в течение ряда лет был на морской службе и, естественно, мог носить тельняшку. Но на вопрос, проживал ли на оккупированной фашистами территории, отвечает отрицательно. Это немаловажное обстоятельство. Часто переезжал с места на место? Здесь возникает второй вопрос: почему? Либо заметал следы, либо искал счастья, меняя профессии, что тоже нередко случается. И наконец, последнее: родители умерли на Урале. Что заставило потомственных крестьян сняться с места?

Мои размышления прервал телефонный звонок. Это шеф. Он ждет моего доклада.

— Ну, что скажете? — встретил он меня вопросом.

Я выложил все, что думал, в том числе и ближайший план действий. Шеф по привычке сжал губы трубочкой, а затем, сладко чмокнув, одобрительно кивнул гордо посаженной седой головой.

Вечером я выехал в город, где, по словам анонима, произошла трагедия. В отделе КГБ мне рассказали о жутких зверствах, учиненных фашистами в городе над мирным населением. Сам город был до основания разрушен. Узнал я и о том, что ценой жизни местного патриота, внедренного партизанами в гестапо, удалось спасти от уничтожения часть их дел. Они помогли впоследствии разыскать ряд предателей, которые понесли заслуженное наказание. Я попросил подготовить мне оставшиеся дела гестапо, а сам отправился в местный архив и тщательно ознакомился с чудом сохранившейся подшивкой газеты, издававшейся здесь во время фашистской оккупации города. Не особо надеясь, что удастся обнаружить что-нибудь интересное, неожиданно натыкаюсь на заметку, в которой сообщается:

«20 мая 1943 года ночью была зверски убита и ограблена вся семья уважаемого и почтенного ювелира Гофмана Исаака Львовича. Жена Римма Ефимовна, дети: Роман — двух лет, Зельман — четырех лет и Рита — шести лет. Сам Исаак Львович в тяжелом состоянии помещен в больницу. Ограбив квартиру, партизаны не посчитались ни с детьми, ни со взрослыми. Один из партизан имел на себе тельняшку. Кто сообщит о его местонахождении или о других лицах, причастных к злодейскому убийству семьи Гофмана, будет щедро вознагражден».

«Всеми уважаемый, почтенный». Странно было это читать. Фашисты, беспощадно уничтожавшие еврейское население, вдруг почему-то так трогательно пеклись о некоем Гофмане? Все это не вызывало у меня никакого доверия. Неладно здесь что-то. Скорее всего, это наглая провокация, устроенная гестапо. Впрочем, спешить с выводами было преждевременно. Тщательно переписав сообщение, я направился в горотдел.

С нетерпением просматриваю гестаповские дела, их немного. Это донесения агентов гестапо из числа уголовников и деклассированных элементов, пришедших на услужение к фашистам, которые сообщали о скрывающихся коммунистах, о патриотах, помогающих партизанам. Всех их постигла одна участь — расстрел. Комок подкатывает к горлу. Нет сил читать…

Среди немногих сохранившихся дел меня ожидал сюрприз — рапорт, касающийся Гофмана. Подвинул к себе пожелтевший лист бумаги:

«Почтительно докладываю, что 20 мая 1943 года, ночью, как и было предусмотрено, агентом „Матросом“ была ограблена квартира Гофмана И. Л. „Матрос“ убил жену Гофмана и трех его детей. Сам Гофман, получив два ранения в грудь, к сожалению, остался жив. Ценности обращены в фонд гестапо. Гофману разрешено находиться на попечении своей сестры Авербах, проживающей по Кулинарной улице, дом 10, квартира 15. После передачи по радио и опубликования в газете горожане восприняли убийство „партизанами“ семьи Гофмана с возмущением. Таким образом, мы убили, как говорят русские, сразу двух зайцев: с одной стороны, возбудили у местного населения неприязнь к партизанам и, с другой — развязали себе…»

На этом текст рапорта обрывается.

«Гестапо есть гестапо». Отодвигаю от себя дело. Память, словно счетная машина, выстраивает даты и факты из анонимки и из только что прочитанного рапорта… 20 мая 1943 года (время сходится)… «Матрос» (и там был в тельняшке)… Ограблена… убита (то же самое). Наконец город… (тоже сходится)… Прибавим к этому некоторые детали портретного сходства. Что это — роковое совпадение? Или…

Не откладывая, еду на Кулинарную. Дверь открывает мне молодая женщина, которая въехала сюда недавно и, естественно, Авербах не знает. Тогда я отправляюсь в паспортный стол. Тут мне, можно сказать, повезло: я нашел двух жильцов, которые во время войны проживали на этой улице. Один из них, Иван Гаврилович Дворяжкин, глубокий старичок-инвалид, с трудом вспоминает об ограблении ювелира. Путая события, обстоятельства, постоянно поправляя себя, он подтвердил, что из всей семьи Гофмана остался в живых только сам хозяин. О его дальнейшей судьбе больше ничего не знает.